— Когда Бернард уходил на войну, сад был небольшим. В свое время первые деревья посадили мама и папа Рейнхард, но саженцы засохли и погибли. Так что когда я переехала жить к ним, то заботы о саде легли на мои плечи. Но я поняла, что садоводство — мое призвание. Открытое пространство, свежий воздух, солнечный свет доставляли мне истинное удовольствие. Сад стал моим любимым местом. Целыми днями я была на работе, а когда вечером возвращалась домой… одним словом, сад был местом, где я могла избавиться от печалей и разочарований. Он возвращал мне радость жизни.
— А моя мама помогала тебе? — спросила Энни.
— Иногда Эйлинора выходила в сад. Я надеялась, что она полюбит его, увидев, как я забочусь о нем, но этого не произошло. Понимаешь, она была очень привязана к своей бабушке Элен и почти все время проводила с ней. Когда я пришла в этот дом, Эйлинора была еще ребенком, и мама Рейнхардт заботились о ней и твоем дяде Джордже, пока я была на работе. Мама Рейнхардт никогда не одобряла меня.
Корбан отодвинул свою тарелку и, чтобы лучше слышать, подался всем телом вперед.
— Не одобряла вас или вашу работу? — переспросил он.
— Полагаю, что все вместе. Она не понимала меня. Время было тяжелое. Наша страна воевала с Японией и Германией. Папа и мама Рейнхардт были иммигрантами, и оба говорили с сильным немецким акцентом. Маме это не очень мешало, потому что все время она проводила дома. Но Готтлиб Рейнхардт был опытным инженером, и его самолюбие страдало, когда к нему относились с подозрением. Oн никогда не говорил о дискриминации. Это сегодня все кому не лень кричат об этом. Но папа Рейнхардт пострадал из-за дискриминации. Нет, он не был обижен, он был опозорен. Мама узнала обо всем этом спустя много лет.
— Бабушка, как она могла не знать?
— Он был очень скрытным человеком, моя дорогая девочка. Не ныл и не жаловался. Каждое утро он уходил из дома, и целый день проводил в поисках работы. Когда присылали счета, он оплачивал их из своих сбережений, и она думала, что ее муж работает. Долгие месяцы он обивал пороги в поисках работы, стучался в каждую дверь, предлагая свой опыт и знания. И так до тех пор, пока окончательно не потерял надежду. Тогда он стал уходить в Димонд-парк, садился там на скамейку и читал.
Энни увидела слезы в глазах бабушки.
— Гордость не позволила ему признаться своей жене в том, что никто не хочет брать на работу немца. К тому же они уже успели к здешней жизни, пусть и не такой хорошей. А народ в Америке был напуган и подозрителен. — Она грустно улыбнулась. — О том, что они получили гражданство, я сама узнала всего недель назад, когда нашла их документы среди старых писем.
— Значит, ты переехала жить к моим прабабушке и прадедушке, чтобы помочь им материально? — догадалась Энни.
— Нет, дело не в моей сознательности и бескорыстии. Мне самой нужна была помощь. Просто свекра беспокоило, что в конце концов ему придется продать дом, и он написал об этом сыну, надеясь на его помощь, а Бернард сообщил мне. Мы еле сводили концы с концами, и мой муж подумал, что Сам Бог подсказывает нам выход из трудного положения — переехать к его родителям, которые позаботятся о Джордже и Эйлиноре, и я смогу устроиться на работу и помочь им, пока папа Рейнхардт не найдет подходящего места. В те годы было много возможностей устроиться на работу, только не для немцев. Поэтому я пришла к папе Рейнхардту и переговорила с ним обо всем. Он настоял, чтобы я перебралась к ним. Работу я нашла в ту же неделю, как приехала в этот дом.
Корбан скептически посмотрел на Лиоту:
— А господину Рейнхардту гордость не мешала смотреть, как вы работаете?
— Свекор знал, что до своего замужества я работала большую часть жизни, как, впрочем, и большинство людей в ту пору. Своей супруге он не открыл истинной причины моего приезда, я тоже не сказала ей правду. Зачем было усложнять наши и без того натянутые отношения упреками в том, что я единственный кормилец в их семье и что она ест заработанный мной хлеб. Мама Рейнхардт с самого начала была против решения ее сына жениться на мне. Я всегда пыталась сохранять мир и не конфликтовать. Поэтому свекровь не знала об истинном положении дел. И так продолжалось до тех пор, пока Бернард не вернулся с войны. Но к тому времени было уже слишком поздно.
— Слишком поздно для кого? — не скрывая своего осуждения, спросил Корбан.
Его вопрос повис в воздухе.
— Для моих детей. Много лет я размышляла об этом и поняла, что причина наших с ними сегодняшних проблем кроется в прошлом.
Энни почувствовала, как больно бабушке произносить такие слова, и взяла ее руку в свои ладони.