Нора повернулась к Фреду:
— Может, съездим куда-нибудь на недельку? Например, в Сан-Франциско. Попробуем разобраться с нашими проблемами. И побудем там вдвоем, только ты и я.
— Мы и так здесь вдвоем, Нора.
Эти слова задели ее за живое.
— Не надо напоминать мне, что Энни, не попрощавшись, ушла из дома, — с обидой в голосе проговорила она и отвернулась от мужа. — Фред, ты жесток, а у меня был тяжелый день. — У нее снова разболелась голова. — Сегодня утром я позвонила Энн-Линн. Не знаю, был ли у нее действительно урок или она соврала мне, чтобы прекратить разговор, но она даже не захотела выслушать, как мне плохо и какие трудности я переживаю, — с горечью проговорила она.
Если посмотреть со стороны, то ничего особенного с ней, Норой, не происходит. Все это лишь ее фантазии. Стресс. Кто виноват в том, что с ней случилось?
Фред обнял ее за плечи:
— Энни уже взрослая, Нора. Ты не можешь заставить ее вернуться домой и снова стать твоей маленькой доченькой.
— А я и не заставляю.
У него опускались руки, когда он понимал, как трудно ей что-либо доказать.
— Разве нет? Да все время, пока она жила здесь, ты управляла ею. А ей надо научиться жить самостоятельно.
— Да, ты не пыталась, ты просто делала это. Бедная девочка не могла вздохнуть без того, чтобы ты не сказала ей, сколько глотков воздуха следует сделать.
— Как ты можешь такое говорить? Все, что я делала, было продиктовано моей любовью к ней.
— Сколько я знаю тебя и Энни, ты только и делаешь, что распоряжаешься ею. Она не видела твоей любви — один контроль. Более того, могу сказать тебе, что горжусь Энни. Она молодец, что нашла в себе силы уехать.
Нора не поверила своим ушам.
— Гордишься?
— Да, горжусь!
Волна бешеной злобы поднялась в ее душе.
— Тебе просто надоело ее присутствие здесь. Ты это хотел сказать? Ты просто ревнуешь Энни ко мне. Ты никогда не понимал, что по духу мы с ней близкие люди. Потому что она не твоя, а моя дочь.
Нора видела, как он мрачнеет от этих слов, как переживает. И пусть мучается. Он первый обидел ее.
— Ты только и ждал ее ухода, чтобы я могла принадлежать одному тебе и выполнять любые твои желания.
Она извергала поток гневных слов, а в душе призывала себя остановиться.
Зачем ты так унижаешь его? Остановись! Остановись!
Но поток слов не иссякал, унося с собой все добрые намерения и оставляя им обоим горечь обиды и сожаление.
Сколько же слов надо сказать, чтобы нанести непоправимый ущерб человеку?
Наступила долгая пауза, и после тягостного молчания раздался тихий голос Фреда:
— Хоть когда-нибудь в своей жизни, Нора, ты сделала то, что хотел кто-то другой, а не ты сама?
— Я всегда все делала для других. Для своих детей с момента их рождения. Тебе не понять, потому что у тебя нет своих детей.
— Я хотел, Нора, чтобы они были, но ты не захотела.
— Только не надо упрекать меня, Фред. Как можно было заводить ребенка, когда Майкл учился и Энни нужно было уделять внимание. — По выражению лица Фреда она поняла, что ее слова не долетают до него и, словно эхо, возвращаются к ней. — Я люблю Энни.
— Может быть, и любишь, но себя ты все-таки любишь больше. Ты во всех и во всем прежде всего любишь себя.
Она набросилась на Фреда, как мать, у которой отнимают ребенка:
— Как только у тебя язык повернулся сказать такое после всего, что я сделала для детей? Когда Энни уехала, я лишилась всего. Ты не мог не видеть, как я переживала!
— О да, я видел. Все видели. Но только ты потеряла совсем не детей и не по этой причине несчастна. Ты потеряла возможность контролировать дочь. Ты не думала о самой Энни, о ее будущем. Тебе хотелось, чтобы дочь жила по твоим законам.
— Но она сама хотела поехать в этот колледж.
— Нет, Нора. Хотела ты. А раз ты этого хотела, то и ехала бы учиться сама. Я всегда хотел задать тебе один вопрос. Почему ты не пошла учиться? Что тебя останавливало?
— О чем ты говоришь! В сорок пять лет я должна была сесть за парту?
— Вот видишь, как ты сопротивляешься, чтобы жить, как тебе хочется? А других ты принуждаешь, не спрашивая об их желаниях. Все, к чему сводилась твоя забота, это запугать детей и не дать им жить самостоятельно.
Нора пришла в ярость.
— Как ты можешь говорить такие жестокие вещи?
Фред вздохнул:
— Могу, потому что это горькая правда, и ты, наконец, должна услышать ее от человека, который любит тебя.
— Любит? Да разве это называется любовью? Тебе не дано понять, что в любви превыше всего!