— Боже мой! Африканская фиалка. Корбан, благодарю вас. Это так мило.
— Мне очень приятно, Лиота.
Никогда прежде он не испытывал такой радости от собственной покупки.
— Бернард как-то дарил мне фиалки. Но это было давным-давно.
Лиота посмотрела на него, как маленькая растерянная девочка. Он удивился тому, насколько ему понятны ее чувства. Ему хотелось плакать от избытка чувств, и вместе с тем было неловко из-за того, что он так растрогался. Может, он подумал о Рут и ребенке. Как бы там ни было, он чувствовал боль Лиоты. И ничего не мог с этим поделать.
Он не мог закрыть глаза на эту боль, не мог забыть о ней. Впервые в жизни он отнесся к чужому несчастью, как к своему личному горю. Ему приходилось слышать, что человек, потерявший надежду, может умереть. У Лиоты был такой вид, словно она перестала надеяться, что ее дети будут заботиться о ней. Если бы не Энни, возможно, она бы не пережила этого. Глядя, как старая женщина прикасается к лепесткам фиалки своей дрожащей рукой, он чувствовал ее горе.
Неужели это и называется заботой о ближнем?
Он понимал, что находится во власти ранее неведомого ему чувства, которое делает его уязвимым и беспомощным, и не знал, как избавиться от него. Теперь уже трудно было определить, в какой именно момент с ним произошло это. Он вдруг осознал, что теперь Лиота для него не предмет его научного исследования, а друг. Радостный и прямолинейный, смешной и раздражительный, загадочный и открытый, полный нежности…
— У вас сегодня есть занятия? — спросила Лиота.
— В два часа. — В уголках его губ спряталась грустная улыбка.
Она взглянула на каминные часы:
— Тогда вам лучше выйти прямо сейчас, чтобы не опоздать.
Действительно, он и так сегодня сделал немало открытий. A ecли пропустит занятия, Лиота, конечно, станет упрекать его.
— Энни приедет в пятницу? — с надеждой спросил Корбан, вспомнив, как оживлялась Лиота, когда ее внучка была рядом. Нежная, милая, открытая душа. Эта девушка была для нее светом в окошке.
Рут совсем не такая. Мутные глубокие воды — вот что такое ее душа.
— В пятницу она работает. Приедет в субботу.
— Может, я тоже загляну к вам.
— Почему бы вам не приехать вместе со своей девушкой? Я хотела бы познакомиться с ней. Уверена, что и Энни не станет возражать. — Она слегка кивнула.
— Хорошо, я предложу ей.
— А кстати, как ее зовут?
— Рут, — не сразу ответил он.
Сэм ждал, когда Энни вернется с прогулки, сидя на ступеньках дома, в котором она жила. Увидев, что она приближается, он поднялся на ноги. Они договаривались встретиться в шесть.
— О, Сэм, прости меня! — проговорила Энни и заплакала.
— Ну что ты. Я не сержусь. Просто волновался, все ли с тобой в порядке.
Энни была очень расстроена.
— Почему же Сьюзи не впустила тебя?
— Она впустила и потом ушла на работу. Мне нужно было купить кое-что для моей машины, и, когда я вышел, дверь захлопнулась.
Он протянул Энни завернутый в розовый целлофан увядший букет.
Как долго ему пришлось ждать?
— Который час? — спросила Энни. Она смахнула слезы и достала из кармана своей куртки ключ.
— Половина девятого.
— О, Сэм… — Она отомкнула дверь и распахнула ее. — Зачем же ты ждал столько времени?
— Даю тебе три попытки, чтобы угадать, и два первых неправильных ответа не засчитываю.
Энни посмотрела ему в глаза и опять расплакалась. Ей очень нравился Сэм. Он не скрывал своих чувств, а она не могла столь же искренне сказать ему о том, что у Бога есть Свой замысел относительно ее жизни.
— Я мчался к тебе от самого Сан-Хосе, Энни. Несколько недель подряд работал сверхурочно, чтобы накопить денег и пригласить тебя на шикарный обед из семи, по меньшей мере, блюд. А еще я одолжил у приятеля приличный костюм, чтобы выглядеть как настоящий джентльмен. Купил букет из красных и белых цветов, что символизируют страсть и чистоту. Все для того, чтобы ты поняла, насколько серьезны мои намерения. — Сэм кивнул на увядшие цветы. — Теперь представь, я мчусь сюда, звоню в дверь, мое сердце выскакивает из груди. И что я вижу, свою сестру! — Как будто от волнения, он схватился за сердце. — Ты забыла обо мне. Я не переживу этого, Энни. Честное слово, я что-нибудь с собой сделаю.
— Прости. — Она не нашлась что сказать, поглощенная мыслью о своем разговоре с матерью.
Господи, я не хочу разрыва с мамой, но мне трудно ходить Твоими путями и в то же время угождать ей.
Сэм нежно взял Энни и подбородок и, приподняв ее голову, посмотрел в глаза.