Высокий выходит вперед. Он в одежде священника. Что, спрашивается, делать священнику у них в госпитале?
И тут Рэйчел разглядела наконец его лицо. Худое, изможденное болезнью, но все равно самое красивое лицо на свете. Не может быть! Она, наверно, бредит.
— Брайан, — тихо прошептала Рэйчел.
В тот же момент что-то с грохотом упало на пол. Рэйчел в ужасе посмотрела себе под ноги: на полу осколки ампул и шприцев, лежавших у нее на подносе.
Скорее, торопила она себя, стремясь к Брайану.
Но, словно в замедленной съемке, ноги ее не слушаются. Тяжелые, неуклюжие, они едва передвигаются, будто ей приходится бежать по песку, такому глубокому и зыбкому, что с каждым шагом увязаешь все больше и больше. Тогда Рэйчел простерла руки… ей казалось, что теперь ее приподнимает над полом неведомая сила… в ушах свистит ветер… воздушный поток несет ее вперед… к Брайану.
Его руки обнимают ее, крепко прижимают к себе. Прижимают с такой силой, что она понимает: это не бред, это наяву.
Его руки, его лицо, его тело! Он вернулся к ней! Ее жизнь снова обрела смысл, потому что в нее вернулась любовь. Он вернулся, о чудо, чтобы спасти ее!
— Брайан… Брайан… — шепчет она, прижимаясь к нему и зарываясь мокрым от слез лицом в жесткие складки его черной рубашки. Ей нет дела до того, почему у него на шее белый воротничок священника. Главное, что он здесь, рядом.
— Рэйчел… — выдыхает он, прижимаясь губами к ее волосам («Боже, как дрожит мой голос!»). — Рэйчел! Мы вместе. Хвала Всевышнему! Вместе…
Он целует ее в губы, держа лицо своими испачканными в грязи руками. На его щеках щетина. Но все равно, как это прекрасно…
Вдруг яркая вспышка света красными звездами пронзает ее закрытые веки.
Рэйчел распахнула глаза: рядом с ней стоит тот самый коротышка с обезьяньей физиономией и победоносно размахивает фотоаппаратом, улыбаясь так, словно только что завоевал золотую медаль на фотоконкурсе.
— Отличный кадр, парень! — вопит он. — Этот поцелуй увидят теперь во всем мире, будь я проклят…
16
Перевалив через край канавы, ограждающей дорогу от расползающихся джунглей, их джип выбрался на двухрядное шоссе. Только что по капоту и бокам машины хлестали ветки — и вот, словно по мановению волшебной палочки, у них над головой снова было небо, облака, а впереди, насколько хватало глаз, открытое пространство. Асфальт, правда, не отличался гладкостью: то и дело на пути зияли трещины и воронки, но все равно Рэйчел чувствовала себя в относительной безопасности.
Итак, они, похоже, выкарабкались! И она, и Брайан, и его товарищ, смешной маленький австралиец. Все трое. И еще, слава Богу, им удалось прихватить с собой Кэй. Это уже было настоящим чудом.
Рэйчел почувствовала, как пальцы Брайана крепко сжали ее плечи, когда машину основательно тряхнуло, а из-под колес поднялся фонтан грязной воды.
«Правильно, Брайан! Держи меня как можно крепче, — подумала она. — А не то я еще, чего доброго, улечу из этого сказочного сна…»
Вечерело. Они тащились по этому шоссе, проложенному в джунглях, уже целую вечность. Теперь водитель почему-то затормозил. А-а, переходят шоссе быки. Их джип въехал в пригородную зону Да Нанга, и теперь все чаще приходилось уступать дорогу повозкам, собакам, детям и морщинистым старухам, согнувшимся под тяжестью поклажи, которую они тащили на голове. Бамбуковые хижины и рисовые поля сменились убогими лачугами из рифленой жести, канавами со зловонной водой, кострами, на которых бедняки готовили свой скудный ужин, — эти огоньки в сумерках были похожи на блуждающих светлячков.
«Теперь мы в безопасности, — радовалась Рэйчел. — В безопасности от снайперов, засад, мин-ловушек». Напряжение последних часов постепенно отпускало ее. Пейзаж за окном был мерзкий, отвратительно жалкий — пусть. Доносившаяся до ее ушей какофония звуков и людских голосов казалась ей самой мелодичной музыкой, которую она когда-либо слышала, а мычание быков ласкало слух. Ее неудержимо тянуло обнять и расцеловать каждого встречного.
Свободна! Наконец-то она свободна! Брайан вернулся за ней и освободил. Хвала Всевышнему! Это Он направил Брайана к ней! И Брайан пустился в путь, не побоявшись трудностей, ни даже самой смерти.
Вот он сидит рядом с ней. Она видит его профиль, его небритую заляпанную грязью щеку, его острые скулы… Ее переполняет такое чувство нежности и любви, что от сладкой боли, начинающейся где-то в самом низу живота и сдавливающей грудь, ей становится трудно дышать.
— Душ! — бормочет сидящая рядом Кэй. — Первым делом приму душ. Господи, от меня воняет хуже, чем от козла. Поэтому-то, наверно, эти вьетконговцы и разрешили мне уехать с вами. Им же просто противно было находиться рядом со мной. Они, должно быть, Бога молили, чтобы я поскорее оттуда отвалила…