Сильвия страстно хотела хоть чем-нибудь помочь Розе, чтобы знать, что девочка живет в достатке. Как-то она смотрела по телевизору старое шоу «Миллионер», и тогда у нее родилась мысль: надо открыть на имя Розы счет в банке и переводить туда деньги — разумеется, анонимно. С помощью своего детектива она нашла юриста, который брался все устроить, как ей хотелось, не особо вникая в причины, заставляющие ее стремиться к анонимности. Обшарпанная адвокатская контора на углу Второй авеню и Одиннадцатой стрит, казалось, находится не в том же городе, что и отделанная панелями красного дерева юридическая консультация на Уотер-стрит, 55, услугами которой пользовался Джеральд, а где-нибудь на Северном полюсе, словно то была эскимосская иглу. Она позабыла имя хозяина этой мрачной дыры, но до сих пор у нее перед глазами стоят и пыльное растение из пластика на шкафчике, где хранились досье, и усеянный мертвыми мухами подоконник. Но свое дело адвокат сделал: двадцать пять тысяч долларов — ровно столько, сколько ей удалось наскрести, не вызвав у Джеральда ненужных подозрений, — они были положены на имя Розы, с тем чтобы снять их со счета она могла сразу же по достижении совершеннолетия. Бабушке Розы было отправлено письмо, сообщавшее, что она назначается опекуншей младшей внучки, что же касается самих денег, то они поступили в банк от благожелателя, желающего сохранить свое инкогнито.
Конечно, все это было и глупо, и рискованно. Предположим, это письмо вызвало бы у бабушки Розы некоторые подозрения, Думала Сильвия. В таком случае ока легко могла бы связаться с адвокатом, занимавшимся этим делом. Конечно, Сильвия подстраховалась: деньги она передавала наличными, имя себе придумала. Так что, даже свяжись бабушка Розы с ее адвокатом, ничего опасного для Сильвии такой оборот дела не сулил. Зато у Розы появлялась возможность иметь небольшие средства для учебы в колледже или если, не дай, правда, Бог, с ней случится какая-нибудь болезнь, требующая дорогостоящего лечения.
Но и сознание того, что теперь ее Розе обеспечено сравнительное благополучие, не могло побороть тоски в сердце Сильвии. Она умирала от желания увидеть Розу, дотронуться до нее. Прошло несколько лет — и она наконец решилась на отчаянный шаг — отправилась в школу, где училась девочка.
— Роза… — прошептала Сильвия еле слышно.
Произнести дорогое имя вслух, пусть даже изредка, уже было блаженством: камень на сердце сразу становился не таким тяжелым.
Подняв голову, Сильвия наткнулась глазами на портрет, висящий над камином. С портрета на нее глядела она сама — только моложе, безоблачней и даже, показалось ей теперь, по-своему величественнее. Бледно-голубое шифоновое платье. Белые, как пасхальные лилии, плечи. Золотистые волосы уложены на французский манер. Художник изобразил ее в профиль — на портрете хорошо видна сверкающая в ухе рубиновая сережка. Она тут же вспомнила, когда Джеральд подарил их ей. Это произошло вскоре после того, как родилась Рэйчел. Старинные рубины в форме продолговатых капель в оправе из темно мерцавшего золота. С розовым бриллиантом у основания. Рубин, сказал муж, — это камень их дочери. Он соответствует месяцу ее рождения. Джеральд был совершенно сбит с толку, когда его слова почему-то вызвали у жены поток слез.
Не в силах оторвать глаз от сережки, Сильвия думала о том, с каким мастерством удалось художнику передать игру цвета, напоминавшего красное виноградное вино. Неожиданно для себя она снова перенеслась к забору перед Розиной школой. Холодный зимний день, она ждет на тротуаре, когда из ворот бежит шумная ватага школьников. Среди них должна быть и Роза.
Едва она ее увидела, то сразу поняла: как же они ошиблись, выбрав имя Роза. Самый прекрасный из цветов. Но разве она на него похожа? Черная, как цыганка! Казалось, девочка состоит из одних ног и глаз. И еще, выступающие, совсем как у взрослой женщины, скулы! Подумать только, ей же всего девять лет. Съежилась в своем пальтишке, которое явно ей мало. А эти буйные черные космы, торчащие во все стороны!..
Но тут большие черные глаза девочки поглядели на нее — и Сильвия разом позабыла и про смуглую кожу, и про цыганские волосы. Сердце ее екнуло и разлетелось на мельчайшие осколки.
Вопреки здравому смыслу она сорвала с правого уха сережку и сунула ее в маленькую сложенную лодочкой ладонь. Теперь между ними была хоть какая-то, пусть тонюсенькая, связующая нить. Как бы она хотела, чтобы эта нить выросла в настоящую любовь, которая объединяет мать и дочь в одно нерасторжимое целое.