Он испытал то же чувство беспомощности, которое накатывало на него, когда он ночами склонялся над кроваткой дочери. Господи, Макс мог стоять так часами, до того трогательно выглядела спящая Обезьянка! К тому же он понимал, что, как ни старайся, он не защитит ее от жизненных бурь, пуленепробиваемый жилет его любви все равно окажется бесполезным и не сможет помешать дочери в один прекрасный день покинуть отчий дом и оставить его, Макса, в одиночестве.
Сердце горестно защемило в груди, на глаза навернулись слезы.
— Ну, ладно… — прошептал он на прощание, склонившись над лицом спящей Розы. — Как-нибудь еще увидимся, девочка.
Тихонько прикоснувшись ртом к размякшим губам Розы, Макс направился к дверям спальни.
В этот момент до него долетел слабый Розин голос:
— Макс… ты?
Макс замер на пороге с бьющимся сердцем.
— Я… — обернулся он. — Ты уж меня извини, что напугал, но… — и он смущенно умолк.
Роза рывком села: сна как не бывало, большие темные глаза широко распахнуты и смотрят на него в упор. В голосе звучит удивление:
— Но что ты делаешь здесь, Макс? Ведь ты же давно должен был прилететь в Эл. Эй?
— Понимаешь, — запинаясь, произнес он, — Мэнди очень тревожилась, что я полечу в такую паршивую погоду. Ну вот я и обещал ей, что подожду, пока немного не прояснится. А сейчас еду в аэропорт и по дороге решил заглянуть к тебе, чтобы попрощаться… И еще оставить вот эти ключи, — сняв их с кольца, Макс опустил звякнувшие ключи на туалетный столик и остановил Розу движением руки. — Не вставай! У меня всего минута времени, не больше, — он попытался улыбнуться. — «Калифорния, я уже здесь»… как поется в одной песне. Постой-ка… постой… что там происходит? Почему это у нас глаза на мокром месте?
Но Розу уже нельзя было остановить. В мятой голубой фланелевой ночной рубашке она, как была, спрыгнула с кровати: жесткие, словно пружинные, завитки волос торчат во все стороны; по щекам катятся слезы, руки уперты в бока.
— Никуда ты не пойдешь. Я тебя не пущу! — кричит она, загораживая собой дверь.
Макс, пораженный, смотрит на нее во все глаза.
— Роза… о чем ты говоришь!
— Ты слышал о чем, Макс Гриффин! Никуда ты без меня не уедешь, понял?
На щеках Розы выступили красные пятна, глаза сверкали.
Не может быть… В душе у Макса затеплился крошечный огонек надежды. Дрожащие бледные язычки пламени поползли к сердцу. Неожиданно он обнаружил, что в состоянии быстро двигаться: секунда — и Макс уже стоит у дверей.
— Ты с ума сошла? — восклицает он, хватая Розу за плечи.
— Ты слышал то, что слышал, — твердо отвечает она. — Я еду с тобой.
— По-моему, ты просто еще не проснулась. Какого черта тебе понадобилось ехать в Калифорнию?
— Там растут грейпфруты… — Роза, ты ведь не…
— И еще там есть смог. Горячие бассейны, скоростные дороги, Рональд Рейган…
— Послушай, ты что, совсем…
— Ты… — продолжает Роза.
— Что ты сказала?
— Ты, — повторяет Роза и улыбается. — Я люблю тебя, Макс. И если ты уедешь, я этого не вынесу.
Теперь надежда полыхала в груди Макса ярчайшим пламенем, разгорающимся все сильнее и сильнее.
— Знаешь, теперь мне кажется, что это сплю я, а не ты…
— Да-да. Я ведь влюбилась в тебя с самого начала, но только сама не знала об этом. А потом… потом мне показалось, что я опоздала со своим чувством. Потому что ты сказал, что переезжаешь в Эл. Эй. В самом деле уже слишком поздно? Да, Макс?
Макс ответил вопросом на вопрос:
— Ты это серьезно насчет того, чтобы поехать вместе со мной?
Роза широко улыбнулась, но уголки рта у нее при этом едва заметно дрожали.
— Я слышала, что горячие бассейны из красного дерева… очень помогают в сексуальном отношении. И потом, ты ведь знаешь, как я люблю грейпфруты.
Максу показалось, что пол вдруг уплыл у него из-под ног и он теперь висит в воздухе. Но вот он шмякается вниз с глухим звуком. Господи! Господи! Двадцать лет он трясся по отвратительным проселочным дорогам, а сейчас выехал на автостраду. Впереди, в слепящем мареве, колышется мираж, который обещает желанную прохладу, спасительную влагу и — конец одиночества.
Боже! Можно ли поверить?
Из глубин подсознания выплыло давнее воспоминание. Ему шестнадцать лет, и заветная его мечта — купить автомобиль. Летом, в каникулы, он каждый день с утра до вечера работал на цементном заводе в Нью-Джерси, стоял у конвейера, где цемент развешивался в бумажные мешки. Домой он являлся весь запорошенный седой пылью, с покрасневшими глазами и ртом, до такой степени забитым цементом, что не помогала никакая чистка зубов, после которой у него всякий раз кровоточили десны. И вот сентябрь — у него в кармане целых четыре сотни долларов. О, эта клевая машина, предел его мечтаний! Ядовито-зеленый «Олдсмобиль-88» выпуска 1941 года. Изъеденный ржавчиной, еле-еле скрепленный с помощью каких-то старых железяк, но, черт возьми, он ездил! Мать, правда, чуть не расплакалась, увидев однажды утром припаркованную возле дома развалину. Но Максу казалось, что его авто — лучшее в мире, пусть его и нельзя было выставлять даже в гонке старых машин. «Олдсмобиль» пожирал неимоверное количество бензина, но все равно Макс считал его совершенством. Ни одну из своих последующих машин он не любил так, как эту: ни новенькую «тендерберд», купленную после окончания юридической школы, ни другие модели, которых было не так уж мало. Теперь ему казалось, что он понимает, в чем тут дело.