„Снова повидать Мейсона и в самом деле было бы здорово", — подумала Рэйчел, вспомнив тот день рождения, когда ему исполнился двадцать один год и они с ним барахтались, как два тюленя, на ковре в номере "люкс", который снял его отец. А каким заботливым, каким трогательно внимательным был Мейсон потом! Он помог ей одеться, довел до лифта, словно она одна из его престарелых тетушек, еле передвигающих ноги. Чувствовалось, что ему неловко, будто это их первое свидание и они до этого не знали друг друга целую вечность. Честно говоря, она была абсолютно уверена, что как друга она его потеряет навсегда. А ведь они дружили с детства. Настроение у нее было соответствующее, и как только они вернулись к гостям, она со злости сгребла полную пригоршню колотого льда и, подойдя к Мейсону сзади, оттянула пояс брюк и засунула его внутрь. Мейсон завопил, немного потанцевал на одном месте и, понятное дело, обозвал ее подлой сукой, чертовым отродьем и психованной идиоткой. С тех пор они оставались лучшими друзьями.
— …а хочешь, мы пойдем в „Блюмингдейлс", — продолжала мама.
Боже, не хватало еще в таком состоянии ходить по магазинам! Нет, она, конечно, что-нибудь да найдет у себя в платяном шкафу.
— Не волнуйся, мама, у меня есть как раз то, что надо, — успокоила она Сильвию.
— Значит, договорились: в пол-одиннадцатого, — заключила та и вздохнула. — Да, и не забудь, пожалуйста,надеть чулки и комбинацию. А то в прошлый раз, когда ты поворачивалась спиной к свету, мне решительно все было видно, не знаю уж, что ты там такое надела…
Задетая этим замечанием, Рэйчел с некоторым раздражением подумала: неужели одна и та же Сильвия может быть и самым близким тебе человеком, которому рассказываешь все (как рассказала она о своей беременности), и невыносимой занудой?
— Ну, мама, пожалуйста… хорошо, я все так и сделаю… Комбинация так комбинация. Могу и десять надеть, если тебе хочется. — Тут Рэйчел стало смешно, и она с улыбкой добавила: — До чего же тебе легко угодить, мамочка! Все, что нужно для твоего счастья, — это мое чистое нижнее белье. Ну а для полного счастья, чтоб я всегда клала бумагу на сиденье унитаза в общественных туалетах. А когда сижу в гостях, от меня требуется красиво скрещивать ноги. Боже, мамочка, как я тебя люблю! И спасибо тебе огромное за…
„Собственно, за что? — спросила себя Рэйчел и тут же ответила: — За то, что ты всегда знаешь, что действительно важно… за то, что ты всегда со мной — и за меня, когда речь заходит о… когда ты мне по-настоящему необходима".
Так было и когда она рассказала Сильвии об аборте. Та не причитала, не устраивала истерик. Не рыдала, не суетилась, не бросала горьких обвинений. Просто обняла и крепко, чуть не сделав ей больно, прижала к груди. „Я люблю тебя, дорогая моя, — произнесла она тихо и прибавила: — Что бы ни случилось. Не сомневайся".
— Спасибо за что? — удивилась Сильвия.
С трудом проглотив стоявший в горле комок, Рэйчел постаралась ответить как можно небрежнее:
— Да так, пустяки. Просто спасибо — и все. Увидимся завтра в половине одиннадцатого…
Свадьба Мейсона Голда была совсем не такой, как ожидала Рэйчел.
Она-то думала, что приглашенные пойдут в синагогу, где все будет утопать в цветах; ей представлялись подружки невесты в нежнейших шифоновых платьях, рукава с буфами и прочее. Жених и невеста. Она непременно должна быть в белом сатиновом туалете, а он — во фраке с фалдами, как на свадебном торте.
И вот она сидит со своими родителями в большой старой теплице, расположенной на травянистом холме, на самой его верхушке, откуда открывается вид на Гудзон, и наблюдает за церемонией, в ходе которой двое хиппи обещают любить и уважать друг друга. Только это, но не повиноваться! Подумать, Мейсон — и вдруг хиппи. Невероятно. Немыслимо.
Правда, они не виделись года два… но сейчас его действительно трудно узнать. Высокий незнакомый парень, косичка, свободного покроя блуза, сандалии. На невесте такой же наряд, и блуза по цвету гармонирует с Мейсоновой. Волосы, правда, прямые, и на их черном фоне красиво смотрятся вплетенные в них маленькие дикие маргаритки. И никакой „хуппы" над их головами. Вместо нее корзина со свисающими бегониями: мясистые белые цветы касаются их макушек, пол у ног новобрачных усеян упавшими лепестками.
„Как раз для тебя, Мейсон, — улыбнувшись, подумала Рэйчел. — Тебе надо было в конце концов выбраться на свет Божий из своих мороженных овощей!"
Она огляделась. Длинные фанерные столы, уставленные плоскими ящичками с рассадой и невысокими растениями в глиняных горшках, отодвинуты к запотевшим стеклянным стенам теплицы, чтобы освободить место для примерно полусотни складных стульев, на которых и расселись приглашенные. В первом ряду Рэйчел сразу же узнала членов клана Голдов — они сидели возле кадки с цинниями. Эвелин, лучшая мамина подруга, прямая, словно аршин проглотила, на лице — застывшая, как при фотовспышке, улыбка, выдающая, каких усилий стоит этой женщине сохранять хорошую мину. Рэйчел заметила: каблучки ее бледно-розовых, в тон костюма, туфель перепачканы грязью — сказался подъем на вершину холма. Веки Эвелин припухшие, красные. Похоже, решила Рэйчел, она пролила немало слез, прежде чем пришла сюда. Рядом с ней Айра Голд, толстенький, совеем лысый. Он удивленно смотрит вокруг, словно ожидает, что из-за стоящего в кадке дерева вот-вот выскочит сам Алан Фант и объявит: „Вас снимают в программе „Скрытой камерой"…"
В общем, нетрудно догадаться, что Голды не участвовали в организации такой свадьбы… даже в ночных кошмарах не могли себе представить ничего подобного.
Рэйчел легко выделяла из присутствующих и всех прочих Голдов или их друзей — все они чувствовали себя явно не в своей тарелке, ерзали на стульях, смущенно изучали собственные руки, лежащие на коленях, обменивались тревожными взглядами. К счастью, мама вела себя по-другому. Как всегда элегантная в своем светло-синем кашемировом костюме, она выглядела так, словно все происходящее ее забавляет. Глядя на Сильвию, дочь ощутила прилив гордости: „Вот она у меня какая!"
Рэйчел прислушалась к тому, что говорит проповедник, бородатый, с тихим приятным голосом человек, казавшийся искренним и, к счастью для семейства Голдов, одетый не в блузу, а в обыкновенный пиджак и галстук. Сейчас он оглашал обет, данный друг другу Мейсоном и Шэннон, — да, кажется, ее и на самом делезвали Шэннон или как-то очень похоже на это, — обет, который они сочинили вместе. Была там и „любовь, свободная, как горный орел", и „круги внутри кругов"… В общем, довольно мило и не слишкомуж занудно.
Рэйчел даже почувствовала, как у нее на глаза наворачиваются слезы. Господи, неужели она действительно плачет? Наверное, все дело в том, с какой нежностью смотрит Мейсон на свою невесту. Эти двое целиком поглощены друг другом. Окажись они сейчас на тонущей шлюпке, наверное, не заметили бы этого. Дэвид, решила она, ни разу не смотрел на нее такими глазами.
На свадьбе присутствовало множество друзей Мейсона (а чьими еще, спрашивается, могли они быть?), длинноволосых ребят в джинсах и блузах, сидящих кучно в первых рядах. У их четырех-пяти подружек волосы тоже были длинными, с неровным пробором посредине, а лица как на подбор, блеклые и невыразительные. Одна из девушек, блондинка, чем-то напомнила Рэйчел красотку из прославляющих крем рекламных роликов: сначала там показывают девиц до того, как они начали его употреблять, а потом уже после — так вот, растрепанная блондинка принадлежала к категории „до того". Ее подруги как-то сонно покачивали головами и, казалось, витали где-то в облаках, накурившись „травки". Интересно, подумала Рэйчел, что еще, кроме цветов, они выращивают в своей теплице?
Между тем Мейсон уже надел кольцо на палец невесты и склонился, раскрасневшийся и взволнованный, чтобы поцеловать ее. Парень, сидящий на перевернутом глиняном горшке с гитарой на коленях, начал наигрывать „Лунную тень" Кэта Стивенса. Захваченная торжественностью момента, Рэйчел вдруг поняла, что тихонько подпевает гитаристу.