Еще никогда в жизни Брайану не было так страшно. Ему не хотелось умирать. И, главное, умирать здесь, в этой забытой Богом вонючей дыре, где тело его будет валяться, как протухшие объедки на грязной тарелке.
„Но я же обещал Розе, что вернусь! Я обещал ей…" — настойчиво застучало в висках.
Он не успел додумать свою мысль до конца — ее прервал чей-то мучительный стон. Вглядевшись во тьму, он увидел. Транг. Лежит, упав лицом в грязь. Там, где только что была его правая ступня, торчит кусок кости.
„Господи… — проносится в мозгу. — Мина. Он подорвался на мине!"
Не обращая внимания на раскаленный стержень, продолжавший сверлить живот, Брайан подполз к Трангу и просунул руку под его худенькие плечи. Встав на колени, приподнял легкое тело, прислонив голову боевого товарища к своему бедру.
— Надо выбираться отсюда, друг, — выдохнул он. — Надо переправляться на тот берег.
Брайан взглянул на небо. Красные огоньки „Кобры", истребительного вертолета, описав широкий полукруг, взмыли вверх, после чего тут же прогремели взрывы — белый и оранжевый дым распустился над деревьями, словно диковинные ядовитые цветы.
„Диди мау! Диди мау!" — затряс головой Транг, чье лицо мертвенно-бледным кругом выделялось в окружающем полумраке.
— Нет! — прохрипел в ответ Брайан. — Не пойдет. Я тебя не брошу!
Однажды Транг спас ему жизнь. Такое не забывается.
Брайан как можно крепче обнял тело Транга, почувствовав, как стержень в животе резанул острой болью. Он почти потерял сознание — в голове стоял высокий тонкий писк, словно там роились москиты. Ему пришлось сделать отчаянное усилие, чтобы преодолеть боль. „Потом. Сейчас нельзя позволять себе ни малейшей слабости. Ты слишком близок к цели. Никто не сходит с дистанции на финише".
„Река, — крутилось у Брайана в голове. — Река".
И еще: „Надо добраться до того берега".
Правой рукой поддерживая Транга под мышки, он использовал левую в качестве рычага, позволявшего ему передвигаться. До края воды оставалось ярдов пять, не больше. Но их надо было еще проползти через бамбуковые заросли по мокрой расползающейся глине.
Между тем боль в животе становилась нестерпимой. Тело Брайана буквально раскалывалось на куски. Лишь на короткие промежутки сознание выходило из состояния бреда.
„Христос… Он сумел пройти по воде… Он превращал воду в вино. А река? Река знай себе катит вперед свои воды".
До чего же тяжелым оказался Транг! „Непонятно, — недоумевал Брайан. — Такой миниатюрный… в сущности, мальчик…"
Колени погружались в вязкую илистую почву; рот и ноздри наполнились влагой. Брайан старался тянуть голову вверх, кашлял и задыхался. Но вот серая пелена спала с глаз, и он увидел, что стоит по пояс в воде.
Вода как бы держала его на своих волнах, так что единственное, о чем приходилось заботиться, — это не дать медленному течению унести безжизненно висевшее на его руках тело Транга. Брайану надо было думать и о том, чтобы самому оставаться на плаву, — черная вода начинала плескать в рот, проникать через ноздри, и он все время должен был откидывать голову назад.
При этом он видел, что небо постепенно проясняется. В разрывах между облаками оно напоминало своим желтовато-розовым цветом заживающий синяк. А звезды казались ему обломками костей. Было уже почти утро.
И тут он заплакал. Противоположный берег был совсем рядом. Но ему до него не добраться. Он ясно чувствовал: последние силы покидают его вместе с течением. Их уже не вернуть. Боль в животе росла, усиливалась с каждой минутой. Казалось, он поднимается по горе битого стекла — ладони и колени в крови.
Откуда-то издалека до него донесся голос. Ясный, как эхо в конце длинного туннеля. Голос Розы. „Ты обещал мне, Брайан. Обещал, что вернешься. Ты обещал…"
Но что с того? Какое значение имеет его обещание? Как давно это было. Как давно он держал Розу в своих объятиях. В каком-то другом мире, в самом конце бесконечного коридора времени. Он потерял ее, свою Розу. Или она — его.
Она больше его не любит…
Пора кончать.
Теперь ему уже хотелось, чтоб все кончилось как можно скорее. К чему длить эту невыносимую агонию? Надо просто отдаться на волю течения — оно само неторопливо и спокойно понесет его, невесомого, подобно былинке.
В этот момент Транг слабо шевельнулся у него на руках. И Брайан понял, что не имеет права сдаваться. Сейчас не имеет. Если не из-за себя, то из-за Транга.
Тогда, призвав на помощь последние силы, которых уже не было, с бьющимся сердцем, готовым разорваться, он поплыл, бережно подталкивая перед собой тело Транга.
13
Тьен Сунг, 1969 год
Тела были сложены поленницей возле бетонной стены операционной. Тускло-оливковые робы затвердели от запекшейся крови, невидящие глаза обращены к потолку. Рэйчел подошла ближе — ей показалось, что одно из лежащих сверху тел подает признаки жизни. Она замерла от ужаса. Глаза на лице, которое с трудом можно было назвать таковым — скорее оно напоминало кровавую маску, — медленно двигались! Рэйчел протянула руки: казалось, они сделаны из резины и могут растягиваться до бесконечности, потому что прошла целая вечность, прежде чем они коснулись плеч раненого. Она попыталась вытащить его из груды тел. Может быть, его еще можно спасти? Может быть, еще осталось какое-то время? Неожиданно из глаз раненого покатились слезы. Грязные ручейки покатились по обезображенному лицу. Рот приоткрылся, и оттуда вырвался хриплый крик: „Зачем ты дала мне умереть? Я же твой сын! Зачем…"
Рэйчел вздрогнула — и проснулась. Она рывком села на узкой железной кровати, в холодном поту, с бьющимся где-то в горле сердцем. Влажными, трясущимися руками она протерла глаза.
„Кошмар. Обычный дурацкий ночной кошмар", — пыталась убедить себя Рэйчел. Но, Господи, до чего же реально все выглядело! И это лицо! Кровавая маска. Она была ей явно знакома.
Мальчик, которого она убила.
„Он назвал меня своей… Нет, нет, я не хочу об этом думать. Если я снова начну думать еще и об аборте, то сойду с ума".
Какой-то шум. Это барабанят в дверь ее комнаты.
— Доктор Розенталь! — зовет женский голос. Дверь приоткрывается на несколько дюймов. В проеме возникает голова: приятные черты, волосы, затянутые сзади узлом. Это одна из вьетнамских сестер. — Доктор… пожалуйста, там вас ждут.
— Что… — начинает Рэйчел. — Это ты, Лили?
Она еще плохо ориентируется, голова со сна немного ватная. Тело, наоборот, свинцовое, словно в новокаиновой блокаде. Ведь она впервые за двое суток прилегла. Кажется, со времени прибытия во Вьетнам полтора месяца назад она ни разу по-настоящему не спала.
Нащупав в тишине противомоскитную сетку, Рэйчел спустила ноги с кровати, натянула брюки, валявшиеся на полу, и заправила в них мужскую майку, достающую ей почти до колен.
— Да, это я. Сейчас прилетел наш вертолет мед-эвакуационной службы, — торопливо, задыхающимся от волнения голосом ответила сестра. — Восемь раненых. Большинство серьезно. Доктор Макдугал ждет вас.
— Серьезно, но насколько? — спросила Рэйчел, вставая и дергая шнур выключателя.
Вспыхнувший яркий свет подвешенной к потолку единственной лампочки, на секунду ослепив ее, окончательно прогнал сон. Она оглядела комнатушку, которую делила с Кэй: голые бетонные стены, скудная обстановка, как в тюремной камере. Но, странное дело, ей здесь нравилось. Две железные койки с противомоскитными сетками и колченогий туалетный столик — в сущности, им обеим больше ничего и не надо. Деревянные жалюзи, треснувшее в нескольких местах зеркало и приклеенный скотчем плакат „От благодарных покойников" над кроватью Кэй. Так, постель пуста. Значит, ее подруга все еще на дежурстве. Что ж, ей наверняка понадобятся и Кэй, и Лили.
Рэйчел перевела взгляд на вьетнамскую девушку, по-прежнему стоящую в дверях в своем мятом, перепачканном кровью белом халате. Миниатюрная, хрупкая на вид, совсем как статуэтка из слоновой кости… Однако Рэйчел уже имела возможность убедиться, что у Лили выносливость буйвола. Она могла не спать по нескольку дней подряд и при этом не выглядеть усталой. Как-то раз Рэйчел была свидетельницей того, как Лили удалось справиться с одурманенным героином морским пехотинцем весом никак не меньше двухсот фунтов.