— …Не останавливайся, — проворковала Рэйчел, замирая от счастья ощущать на груди и животе его руки.
Раздвинув ноги, она позволила пальцам Брайана войти в нее.
— Боже… милый… еще… еще… я так хочу тебя… не останавливайся… я скоро кончу, я чувствую…
— Подожди!..
И вот он вошел в нее. Вошел целиком.Его сильное, дрожащее от страсти тело приподнималось и опускалось, и каждое движение доставляло ей новое наслаждение. Помогая ему, она выгнула спину, не переставая поглаживать его ягодицы — о, эти совершенные формы! — ощущая шероховатую твердость кожи и, когда ее пальцы спустились ниже, мягкие складки маленького мостика, как бы переброшенного к мошонке.
О, Брайан, если бы я когда-нибудь могла родить тебе ребенка… если бы…
Рэйчел ощутила горячий прилив, пронзивший все ее тело, прилив тем более острый, что она давно жаждала этого.
Но вот она почувствовала, как его семя извергается в нее. В этот момент она показалась себе такой потерянной — полностью отсеченной от Брайана, словно выпавшей из его орбиты.
„Так не может начинаться настоящая семейная жизнь. Нельзя, — сказала она себе, — нельзя обманывать Брайана с самого начала. — И приказала: — Скажу ему. Он поймет. Он любит тебя".
Рэйчел уже открыла рот, чтобы прошептать слова правды, но эти слова не шли из горла. Перед ее мысленным взором на один миг возник голубовато-белый свет, отражавшийся от стального хирургического скребка в руке Дэвида, и она услышала его злой испуганный голос: „Ты еще пожалеешь об этом. Ты пожалеешь, что заставила меня сделать это".
Образ его тут же исчез. В целом мире не было сейчас ничего, кроме влажного тепла, исходящего от тесно прижимавшегося к ней Брайана, и его рук, нежно баюкающих ее голову. Рук, таких больших и сильных, что они невольно заставляли ее вернуться в детство и вспомнить, как отец держал ее маленькую головку, словно хрупкое яичко, у себя в ладонях.
Сдавленные рыдания вырвались из ее груди.
— Что с тобой? — забеспокоился Брайан.
— Ничего, — солгала она и крепко сжала его ребра, услышав, как оттуда со свистом выходит воздух. — Просто я счастлива, вот и все. А когда я счастлива, то плачу. У меня все наоборот. Когда мне плохо, когда волнуюсь, то смеюсь. Хихикаю, прямо как сумасшедшая.
— В таком случае, надеюсь, я никогда не дам тебе повода хихикать, — прошептал Брайан.
Рэйчел всей душой хотелось этого. Пусть между ними все будет простым и ясным. Всегда. И, конечно,она все расскажет ему про аборт… совсем скоро. И он поймет. Должен понять. И тогда все будет прекрасно. Никакая ложь не встанет между нами.
Все будет так, как было у мамы с папой.
17
С тех пор как Брайана отправили за океан, Роза сделалась заядлой читательницей газет: теперь каждое утро она начинала с чтения „Таймс" и „Ньюс", ища в них любую информацию о боевых действиях, бомбардировках, ходе мирных переговоров — словом, обо всем, что прямо или косвенно подтверждало ее надежду на скорейшее окончание войны и возвращение Брайана.
Вот и на сей раз, пролистав в метро „Таймс", она, придя в офис и сев за свой стол, как всегда безупречно выглядящий и не заваленный никакими бумагами, поставила кофе и открыла свежий номер „Дейли ньюс".
На третьей странице ее внимание привлек репортаж из Вьетнама: на сопровождающей материал зернистой фотографии какой-то парень в неуклюже сидящем смокинге обнимал невесту. Подпись под фотографией гласила: „ГЕРОЙ ЖЕНИТСЯ НА ВРАЧЕ, СПАСШЕМ ЕМУ ЖИЗНЬ".
Роза быстро пробежала первые строки, где было полно разных имен и дат, и приступила к подробностям волнующей истории, повествующей о врачихе, сумевшей вырвать из лап смерти попавшего в полевой госпиталь американского солдата. После чего тот вопреки всем приказам убежал обратно на фронт и, пробравшись в тыл противника, освободил свою спасительницу из вьетконговского плена. Такая вот трогательная любовная история со сказочным концом. Дочитав ее до конца, Роза улыбнулась, почувствовав, как забилось сердце.
„Видишь, — сказала она себе, — счастливые концы все-таки существуют на свете. Выходит, нет ничего невозможного".
И тут она еще раз бросила взгляд на первые строчки репортажа, чтобы узнать имена счастливчиков и откуда они родом. Одно из этих имен поразило ее в самое сердце: „Ряд. Брайан Макклэнан, 121-я пехотная дивизия".
Газетная страница поплыла у нее перед глазами лица на фотографии сделались смазанными. Не может быть! Это не ее Брайан! Просто однофамилец. Бывают же случайные совпадения, пыталась она себя утешить.
Только вот отчего так щемит сердце? Отчего эта холодящая пустота в животе? О Матерь Божья, неужели это все-таки ОН?!
Голова у Розы закружилась, мысли спутались — казалось, она вот-вот лишится рассудка. Но нет, она знала, этого не случится. Реальность была вокруг нее — ее стол, ее работа. Та реальность, за которую, как за соломинку, хватался ее рассудок: бумажный стаканчик с горячим кофе, кассета с надиктованными письмами, которые ей срочно требовалось отпечатать… Через пару минут в коридоре послышатся шаги Макса Гриффина, потом он заглянет к ней и, улыбнувшись с таким видом, будто он и она в заговоре против всего света, пожелает доброго утра, после чего у нее неизменно поднимается настроение.
Но это лицо на фотографии — неужели все-таки Брайан? — навалилось на нее страшным грузом. В мозгу словно открывался черный провал, куда ее начинало неудержимо засасывать.
Теперь и вся комната вдруг стала крениться: стул и устланный ковром пол неожиданно начали уходить из-под ног. Роза схватилась за край стола, чтобы устоять, и при этом опрокинула стаканчик с дымящимся кофе, стоявший возле телефона. Кофе пролился на открытую газетную страницу, просочился на стеклянную поверхность стола и замочил юбку. Низ живота полосануло горячей болью, словно к телу Розы прикоснулись раскаленным утюгом.
„Брайан… мне больно… ты слышишь, Брайан?.." — неслышно шептали ее губы.
Усилием воли она заставила себя еще раз поглядеть на фотографию — на этот раз пристально, постаравшись сфокусировать на изображении все свое внимание.
Да, сомнений нет. Его лицо! Господи, дай силы перенести этот удар судьбы. С промокшей сморщенной фотографии на нее смотрело до боли знакомое заостренное длинное лицо и преследующие ее даже во сне глаза.
Глаза Брайана. Ее Брайана.
Случилось то, чего она больше всего боялась. Брайан полюбил другую! И не просто полюбил, а — еще ужаснее! — женился. Такого Роза не могла себе представить и в самом страшном сне.
И тут на нее накатил приступ черной ярости.
„Лучше бы уж его убило. По крайней мере, он остался бы моим до конца!"
Дрожа, Роза села на стул. Господи, да она и впрямь сходит с ума. Неужели она могла пожелать ему такое? Чтобы Брайан умер? Никогда, только не это…
„Это все неправда, — сказала она себе. — Я просто устала после вчерашнего. Этот разговор по телефону с Нонни. Опять она жалуется, как все плохо. Никто к ней не приходит. Старая ведьма, все еще думает, что даже из своих Сиракуз может дергать меня за ниточки. Ну как тут заснешь после таких разговоров. Неудивительно, что все у меня плывет перед глазами. Да, это, безусловно, мне привиделось, просто галлюцинация…"
Резким движением Роза сгребла мокрую газету и, скомкав, швырнула в корзину для бумаг.
„Ну вот и все. И ничего не было. Сейчас надо прибрать, вытереть стол. И заняться платьем, этим чудесным цветастым платьем, которое подарил мне Брайан в прошлый день рождения. Хорошо бы сразу отполоскать его в холодной воде, чтобы на нем не осталось пятен…" — мысли лихорадочно путались.
Да, именно этим она сейчас и займется. Пойдет домой и выстирает платье, прежде чем пятно расплывется еще больше. Потому что когда пятно высохнет, его ничем не ототрешь — ни мылом, ни пятновыводителем.