Эйлин Гудж
Сад лжи
Книга вторая
ЧАСТЬ II
Не так трудно признаваться в наших преступлениях; куда труднее — в деяниях смешных и постыдных.
18
1974 год
Сильвия отстригла увядший бутон. Ужасно, подумала она, что роза даже не успела расцвести перед тем, как умереть.
Она наклонилась, чтобы осмотреть куст: тонкие белые нити паутины опутывали листья. Похоже на мучнистую росу. Что ж, придется опрыскивать весь сад и обрезать большую часть розовых кустов. Как несправедливо все устроено в этом мире. Такой великолепный июньский день, светит яркое солнце и это преждевременное увядание…
Сильвия опустилась на колени с садовыми ножницами в руках, но ничего не стала делать. Только слушала наводящее дрему гудение насекомых и вдыхала прелестный пропитанный солнечным теплом аромат роз, обводя глазами свой сад. Он немного зарос: французские розы с кремовыми бутонами теснили „Голубой Нил", сорт, отличающийся изумительным бледно-лиловым цветом, а чайные розы так разрослись, что сползли со шпалер и оккупировали всю южную стену.
Еще несколько лет назад она ничего подобного не допустила бы… Тем более когда был жив Джеральд. Но за последние шесть лет в ее жизни многое изменилось.
Прежде всего изменилась онасама, вдруг ясно поняла Сильвия. „Я уже не глупый цыпленок, который боится собственной тени. Я уже не извиняюсь больше за то, что сделала или не сделала, за то, какой я была… и какой не была. Да что там говорить, сегодня есть немало мужчин, которые находят меня привлекательной, даже желанной. Алан Фогерти, когда бывает в городе, неизменно приглашает меня на ужин и посылает мне цветы, а на прошлой неделе Дэннис Корбет из банка звонил, чтобы сказать, что у него заказаны два билета в балет".
И, конечно, Никос…
Сильвии вдруг стало жарко, словно солнце жгло ее тело через одежду. Она представила себе, как Никос идет среди шлакоблоков из стальных конструкций у себя на стройке: рукава голубой рубашки закатаны, обнажая сильные загорелые руки; в кулаке зажаты свернутые в трубочку листы кальки; черные глаза сверкают — он уже видит будущее здание таким, каким он его задумал.
А она? Видит ли он свое будущее с ней? Вспоминает ли о тех давних временах, когда они были любовниками?
„Боже, о чем это я? — удивилась Сильвия. — Неужели мне действительно хочется, чтобы он был со мной?"
Как неприятно дрожат ее руки! Как ни с того ни с сего вдруг заныло в животе…
Нет, приказала себе Сильвия, нельзя думать о Никосе. И она снова принялась за свои розы, орудуя ножницами. Прежде всего срезать с пораженных болезнью кустов все здоровые цветы, чтобы их не поразила порча. Она залюбовалась одной из роз. „Снежный огонь" — одна из ее любимиц, да и сорт весьма редкий. Какая молочная белизна в середине, переходящая к краям лепестков в стыдливый румянец. Да это же подлинное чудо!
Подумать только, уже немолодая женщина — как-никак, а скоро ей исполнится пятьдесят два! — стоит на коленях у себя в саду и радуется, как маленький ребенок, занятый сооружением замка из песка! Разве это само по себе не такое же чудо? Да чего все же странная вещь наша жизнь…
Может, это просто день такой сегодня выдался, размышляет она. Первый солнечный день после целой недели проливного дождя. Сильвия чувствует, как солнце греет затылок, словно рука доброго старого друга прикоснулась к ее шее. Еще немного — и будет жарко. Она начнет потеть, чесаться. Но это потом. А сейчас ей так хорошо и покойно. Она чувствует себя такой сильной… стоит ей чего-нибудь захотеть — и ее желание тут же осуществится.
Сильвия отрезала еще один стебель и положила в корзину. И снова мысли ее невольно вернулись к Никосу. Она вспомнила его доброту в те мрачные месяцы после смерти Джеральда, когда Рэйчел уехала во Вьетнам и она осталась совсем одна. Никос часто звонил ей, чтобы узнать, как ей живется, рассказать анекдот, чтобы ее развеселить, — словом, давал понять, что он тут, рядом, всегда готов с сочувствием выслушать ее и, если надо, подставить дружеское плечо.
Сильвия почувствовала даже укор совести. Она так часто опиралась на это плечо, незаслуженно пользуясь его добротой. Но ведь без этого участия она просто не смогла бы справиться со своей тяжкой ношей. Именно Никос убедил ее в необходимости стать полновластной хозяйкой и своей жизни, и своего состояния. Джеральд вряд ли одобрил бы это, но ведь она привыкла жить за ним как за каменной стеной. Этой стены больше не было. И ей пришлось заново осваивать сложности жизни, словно исследователю, ступающему на неизведанную и таящую множество опасностей территорию. Контрольный пакет акций в банке Джеральда, другие акции, капитал, помещенный в фонды, займы и ценные бумаги, синдикаты недвижимости, не говоря уже о больших домах в Нью-Йорке, Диле и Палм-Бич… — все это был для нее темный лес. Паккард Хэймс, их адвокат, настойчиво предлагал, чтобы именно ему поручили всем этим заниматься. Для нее подобное решение вопроса было бы, конечно, огромным облегчением. Но почему-то (уж не Никос ли так ее настроил?) этот вроде бы такой легкий выход представляется ей неприемлемым.
И тогда она сама отправилась на Уотер-стрит, 55, где размещался обставленный старинной мебелью и больше напоминающий библиотеку офис Паккарда.
Милый старина Пак! У нее перед глазами до сих пор стоит его розовое лицо и моргающие глаза: вот он помогает ей усесться напротив своего рабочего стола в кожаное кресло, участливо похлопывая по плечу суховатой ладонью.
— Вам абсолютно не о чем беспокоиться, моя дорогая Сильвия, — начал он. — Финансовое положение Джеральда столь же прочно, как Гибралтарский мыс. Наша контора и банк в состоянии полностью заботиться о ваших интересах, так что вам до конца дней не придется даже пальцем пошевелить. Все, что от вас требуется, — это следить за собой, побольше есть, съездить в один из этих круизов… ну, куда-нибудь по южным морям или поближе — в Карибский бассейн. Это вам поможет обрести прежнюю форму. — И он широко улыбнулся одной из своих добродушнейших улыбок, которые в прошлом всегда ее обезоруживали. Сейчас, однако, улыбка адвоката вызвала в ней глухое раздражение.
Ей тут же вспомнилось одно замечание Никоса: лучше всего может распорядиться деньгами тот, кто не боится потерять последний цент, если его постигнет неудача.
— Я решила с сегодняшнего дня сама вести свои финансовые дела, — услышала Сильвия собственный голос, показавшийся ей чужим.
— Но это несерьезно, — принялся убеждать ее Пак. — Ведь вы ничего о них не…
— Да, ничего, — прервала Сильвия своего адвоката. — Но я же не тупица, верно? И могу кое-чему научиться…
Что ж, с той поры она действительно научилась — с помощью Никоса. И всякий раз, когда колонки всех этих бесчисленных цифр из финансовых отчетов и балансовых счетов начинали плыть у нее перед глазами, на память приходили вдохновляющие слова, сказанные однажды Никосом:
„Поверь, все это не так уж трудно, как кажется на первый взгляд. Всегда помни про две вещи. Первое — не бойся задавать вопросы. И второе — никогда не позволяй себе думать, что ты не в состоянии понять ответов".
Эти слова, упав на благодатную почву, начали давать хорошие всходы. Она поняла, что можетне только создавать видимость деятельности, занимаясь, как и раньше, садом, покупками, сбором благотворительных средств на поддержание Оперы, обедая с Эвелин Голд или ужиная с Рэйчел и Брайаном.
В конце концов банком ей все равно надо было заниматься. Сперва сама мысль о том, что она должна раз в месяц появляться на заседаниях правления — единственная женщина среди всех этих мужчин! — заставляла ее как подкошенную валиться в кровать с сильной, до тошноты, головной болью.
Но вот два года спустя после смерти Джеральда „Пелхэм секьюрити" объявила о своем банкротстве, а эта компания была должна их банку почти двадцать миллионов долларов. Представить только, что все многолетние труды ее мужа должны пойти прахом, — все равно как эти увядшие розы на пораженных тлей кустах.