Рэйчел чувствовала себя потерянной: невесомая, она плыла куда-то, освобожденная наконец-то от тяжелого балласта лжи… Но, Боже, как ей неуютно и одиноко…
„Уйди, — приказала она себе. — Уйди, пока ты не начнешь умолять его о прощении. О том, чтобы он опять принял тебя…"
Повернувшись, Рэйчел шагнула к двери. Проваливаясь, словно ступила в воду, хотя и была вроде бы совсем невесомой.
„Только не оборачивайся!" — твердил ее внутренний голос.
— Рэйчел. Постой! — долетели до ее слуха слова Брайана.
Она остановилась и, обернувшись, сквозь слезы увидела, как он идет к ней. Слабый свет надежды неясно забрезжил впереди.
Впрочем, она тут же заставила себя не смотреть в его сторону. Брайан просто хочет проститься — вот и все. Может, пожелать ей удачи. Таким он был всегда. Великодушие — часть его натуры. Чтобы ни происходило, оставаться джентльменом — вот его правило.
Боже, лучше бы ей уйти не прощаясь! Сама мысль о том, что они должны будут, как теннисисты, уходя с корта, пожать друг другу руки, казалась непереносимой.
Но что это? Брайан буквально смял ее в своих объятиях. Она почти не могла дышать, но еще меньше — поверить собственным глазам.
Сердце ее забилось, как пойманная птица.
„Неужели это не сон и Брайан на самом деле обнимает меня? — пронеслось в голове у Рэйчел. — Господи, ты сотворил чудо! Какие тут могут быть сомнения? Это же его сильное упругое тело. Прижаться к нему — и больше ничего не бояться. Этот человек вытащит меня из омута, в который я упала, на благословенный берег!"
— Рэйчел… — пробормотал Брайан дрожащим голосом. — Ну как ты могла быть такой идиоткой? Решила, значит, что я тебя разлюблю! А я-то, дурак, все время думал, что это тыменя разлюбила!
Он плакал. Впрочем, теперь плакали они оба. Целуя его, она ощутила на губах соленый привкус.
— Брайан, — прошептала Рэйчел. — О, Брайан… неужели ты, правда, сможешь простить меня?
Она ждала его ответа — в наступившей теперь тишине стали слышны звуки, на которые еще несколько минут назад никто из них не обращал внимания: тиканье часов, мурлыканье Кастера, пристроившегося на краю дивана, шипение в батарее отопления…
Наконец Рэйчел услышала, как он произнес:
— Смогу? Я уже простил.
После его слов ей захотелось только одного. Пусть этот волшебный миг никогда не кончается! Пусть всегда пребудет с ней это упоительное чувство парения. Пусть… Но тут она поняла: ей необходимо еще кое-что выяснить. Настолько важно, что это нельзя откладывать на потом.
Она слегка отстранилась от Брайана, чтобы увидеть его лицо в тот момент, когда ему придется отвечать на ее вопрос.
— Скажи, Брайан, тебе хватит меня одной? Без ребенка?
Взгляд его ярких до боли глаз был прям и ясен. В них светилась любовь.
— Хватит, — ответил он тихо.
Торопливо шагая по коридору, Роза успела все-таки заметить, что дверь в дальнем его конце открыта настежь. Там, в восточном секторе, был кабинет Макса. И там горел свет.
Роза ускорила шаг. Теперь она почти бежала.
„Господи, — беззвучно молили ее губы, — сделай так, чтобы он был сейчас у себя. Ну, пожалуйста".
Весь уик-энд она безуспешно пыталась поймать Макса. Сперва звонила ему домой — снова и снова. Никто так и не снял трубку. Нынешним утром она запретила себе думать о нем… пока не кончится встреча в офисе у Ди Фазио: иначе ей просто не удалось бы окончательно уладить дела с семьей Сосидо.
И вот сейчас наконец — наконец-то! — она, похоже, сумеет с ним повидаться. Время ленча еще не наступило, так что Макс по идее должен быть у себя.
„Пожалуйста…" — продолжают молить ее губы.
В дверях Роза останавливается — кажется, не только она, но и ее сердце.
Макс сидит на корточках перед дубовым шкафчиком позади своего рабочего стола, вынимая одну за другой папки и складывая их в картонную коробку.
— Что тут происходит?
Розин вопрос явно застал его врасплох.
— Да вроде бы я отсюда перебираюсь, — с виноватой улыбкой ответил он.
„Шутка, конечно, — тут же решает Роза. — Только неудачная".
Она обводит глазами кабинет и видит, что помещение уже наполовину пустое: на столе ни единой бумажки, возле застекленного книжного шкафа выстроились картонные коробки.
„Матерь Божья, — ударило ей в голову, — да он ведь не шутит!"
Роза чувствует себя как бегун на длинные дистанции: позади остались все эти бесконечные мили… а линию финиша он пересек все равно слишком поздно.
Кровь стучит в висках. По телу разливается жар и боль. Ей хочется только одного — забиться куда-нибудь в самый дальний угол, чтоб было темно и прохладно и чтоб отпустила наконец ноющая боль в груди. Тогда, может быть, кончится это кошмарное наваждение и Макс перестанет складывать свои вещи.
„Это все сон. Этого не может происходить на самом деле. Вот сейчас я отсюда выйду, а когда снова войду, здесь все будет так, как бывало всегда. И Макс по-прежнему будет сидеть за своим столом!" — подумала она.
— Что это? — шепчет она. — Ради Бога, ответь мне!
— Я… я пытался вчера вечером до тебя дозвониться. Но телефон был все время занят. Собирался тебе все рассказать. Прости, что это стало для тебя таким сюрпризом.
— Странно… — бормочет она. — Странно, потому что вчера весь вечер я тоже пыталась до тебя дозвониться. А если уж говорить правду, то я названивала тебе весь уик-энд и не могла застать.
Интересно, с кем это она разговаривала, когда Макс пытался с ней связаться? Ах да, звонила Клер из Сиракуз. Несла какую-то чушь, ничего понять было нельзя. Естественно, она переживает. У Нонни еще один микроинсульт. Полчаса, если не больше, Розе пришлось ее всячески успокаивать, хотя больше всего на свете ей хотелось просто повесить трубку, чтобы не занимать линию. Ведь в это самое время мог звонить Макс!
„И он-таки звонил!" — с горечью думала она. Правда, только для того, чтобы сказать ей „до свидания".
Господи! Какая ирония судьбы… Не выдержав, Роза начинает смеяться. Смеяться — и в то же время плакать.
Макс смотрит на нее с улыбкой. В глазах его застыл немой вопрос.
— Может, скажешь мне, в чем дело, а?
— Видишь ли, Макс, я вхожу, а ты сидишь на корточках… как будто… не знаю… все равно чтозастать тебя за чем-нибудь не совсем… ну, увидеть, как ты стащил с подноса печенье… в общем, в таком духе. Вот мне и стало смешно, — заключает она, вытирая слезы.
И тут Роза увидела, что он встает. Лицо побагровевшее, взгляд, который он на нее бросил, полон горечи. Смех тут же замер у нее на губах.
— Я переезжаю в Лос-Анджелес. Там мне предложили заведовать юридическим отделом мэрии. Ты в это время была занята в суде… так что мне просто не хотелось взваливать на тебя еще и это, пока не…
— Но ты, — перебила Роза, — уверен, что действительно хочешь туда ехать, Макс?
В ответ он только пожал плечами, изобразив на лице жалкое подобие улыбки:
— Что тебе сказать? Такие возможности на улице не валяются. И потом Мэнди тоже нравится жить в Калифорнии. Каждое лето она будет ко мне выбираться. И на каникулы само собой, и вообще. В прошлый уик-энд я брал ее туда с собой. Даже удалось поплавать в открытом бассейне. Вот посмотри! — И Макс поспешно закатал рукав рубашки, демонстрируя золотисто-коричневый загар. — Представляешь, это в середине ноября? В общем, не самое плохое место на свете, эта Калифорния.
„Господи, — застучало у нее в виске, — а Макс ведь и на самом деле туда перебирается. Навсегда!"
Пол под ее ногами — и паркет и персидский ковер — все внезапно поплыло и, словно дверь люка, с головой накрыло ее, низвергнув в какую-то черную дыру.
Макс, ее верная и всегдашняя опора! Все эти годы она принимала его дружбу как нечто само собой разумеющееся. Как воздух, которым дышишь, не замечая этого.
И вот сейчас… Ее так и тянет крикнуть ему: „Макс, не уходи! Не уходи! Ты мне нужен. Я… хочу тебя".