— Пришли, герои! — объявила Таня.
— А вот вам штрафную из канистрочки, — провозгласил Сашенька.
Я шепнул Валерке:
— Знаешь, если бы мы не выплыли, они бы этого даже не заметили.
Он ответил тоже тихо:
— Это, может быть, и не плохо.
А потом пропел хриплым голосом:
— Не ходите дети в Африку гулять!
Костер еще горел. Ниночка и Верочка ушли спать. Комсорг дремал. Мишенька солировал. Он говорил с легким еврейским акцентом:
— Я родился в Кишиневе. Ты, Димыч — москвич. Ты не знаешь, что значит жить в провинции… Мои родители жили как в девятнадцатом веке. Тети, дяди, братья, сестры, кузены, бабушки, дедушки — и все аиды. Никто в синагогу не ходит, даже на идише никто не говорит, но все обсуждают, сколько в том и в том еврейской крови. Когда кто уехал и куда. А потом разъехались все. Кто в Израиль, кто в Штаты, кто в Канаду. Папа не поехал — он коммунист, отставник. И Сталина и Хрущева и Брежнева любил. Мама — бухгалтер. В детстве я все время болел. В школе учился плохо. Потом попал в математическую школу. Открыли тогда в Кишиневе. Получил первое место на олимпиаде. Послали на международную. Там я занял третье место. Поэтому меня, еврея, взяли на мехмат. Без экзаменов. А ты, Димыч не еврей?
— Я — на половину.
— То-то я чувствую… Еврей еврея через скалу чует.
В Тане вдруг проснулось чувство гражданской ответственности. Волнуясь и сверкая глазами, она воскликнула:
— Что же по-твоему, евреев на мехмат не берут? Специально на экзаменах режут? И это в нашей советской стране?
Мишенька печально ответил:
— Да, Танечка, именно так, в нашей советской стране.
— Неправда! Это вражеские голоса слухи распускают! Тебя же приняли. Я еще троих знаю. А ты говоришь — не берут!
Тут проснулся Комсорг. Не поняв спросонья, кого не берут, куда не берут, бухнул:
— Не берут и правильно делают!
Сказал и опять уснул.
— Ведь они гориллы, злые крокодилы, будут вас кусать, бить и обижать! — пропел Валерка.
— Валерка, не мучай своими кракадилами! — сказал вдруг Горгия. — Грузинов тоже не берут! Паэтому я в ректа-рате марынуюсь!
— И грузинов берут и всех! — закричала Таня. — Ты на экзаменах провалился!
Горгия парировал:
— Я на журналистику хател. Не взяли. Не прашел по конкурсу. А ани все прашли!
Тут Горгия сделал жест рукой, означающий — все они, плохие, прошли, а он не прошел.
— Не ходите дети в Африку гулять! — призвал Валерка.
На следующий день вечером решили все вместе идти ночью купаться. В десять все были на пляже. Все, кроме Валерки. Он еще угром куда-то делся. Никто его не видел.
Море было спокойно. Ночь — чудо. Мы с Таней оторвались от остальных.
— Димыч, ты все знаешь. Как ты думаешь, мы будем встречаться в Москве? В Москве все не так, как тут, — спросила Таня.
— Не знаю. Думаю — будем. Только вот от меня до тебя ехать далеко… Если я тебя после кино буду провожать, то на метро не успею.
— Ты сегодня какой-то не романтичный. Посмотри на звезды. Расскажи что-нибудь. Почитай стихи.
— Как зеркало своей заповедной тоски, свободный человек, любить ты будешь море… Нет не могу, лучше спою тебе гогину песню про гиппопотама или валеркину про крокодила… Кстати, куда он подевался, ты его не видела?
— Утром еще был. А потом пропал. Может с Гогой на дереве сидит?
— Все может быть.
На утро будит меня Комсорг.
— Димыч, вставай, Валерка утонул!
— Как утонул, кто утонул?
— Валерка. Валерка утонул! Просыпайся скорее, мы в Пицунду должны ехать, труп смотреть. Милиционер сказал, что он плавал и берег из виду потерял. Искал, искал и не нашел. Так и плавал кругами, кричал наверное, пока из сил не выбился. Сердце сдало. Он захлебнулся и утонул. Тело ночью нашли, на мысу у корпусов. А утонул он еще угром. Так что, когда мы ночью купались и ты Таньку щупал, его труп где-то рядом плавал.