-- Я не знаю, что сказать. Я не считаю себя кем-то достойным, чтобы пересказывать свою биографию. Но я хочу стать писателем. Это моя мечта.
-- По-моему, хорошая мечта, -- ответил Дарси и тоже откинулся к стене спиной. Он был так близок, что я ощущал тепло его тела. -- И что же ты пишешь?
-- Ну-у... -- заскромничал я, но отчего-то решился протянуть собеседнику свой блокнот. Это было моим ответом. Тот с интересом открыл его и принялся за чтение.
-- Если честно, я ничего не понимаю в поэзии. Но как обыкновенный читатель могу сказать одно: мне понравилось, -- таков был его вердикт. Мне стало теплее на душе. -- Кому посвящены эти строки?
-- Я... не знаю. Но здесь про любовь. Я никогда никого не любил, поэтому сейчас мне кажется, что в своем стихотворении я солгал.
-- Чтобы писать об убийстве, не надо быть убийцей, -- задумчиво произнес собеседник, стукнув меня корешком блокнота по макушке. -- Значит, ты ошибся, когда сказал, что у тебя нет таланта. Я не могу утверждать, что это гениально, но мне кажется, у тебя все получится.
-- Правда? -- с надеждой обратился к нему я, и тот кивнул в ответ:
-- Я никогда не лгу.
Дарси был не таким плохим, как казался. Он напоминал мне Леону -- такой же гордый, такой же уставший, такой же красивый. Только Арлена отличал пытливый ум и несравненная проницательность. Мое напряжение спало, и я смог расслабиться рядом с ним, хотя он все еще виделся мне бесконечно странным. Я ничего не знал о нем, кроме того, что он редко улыбается, имеет крепкую хватку и здорово умеет обрабатывать раны. Еще я знал его запах, который теперь было сложно спутать с каким-то иным.
-- А ты... Арлен. Расскажешь о се... -- едва произнес я, как в кармане юноши зазвонил мобильный. Он поднялся с кровати и ответил на звонок, отправившись на другой конец комнаты. Было так тихо, что я мог расслышать голос собеседника -- это был Вацлав. Через полминуты брюнет нажал отбой и обратился ко мне со своей привычной строгостью:
-- Ладно. Одевайся и иди. Хватит с тебя моей благосклонности.
Я с горечью окинул взглядом лицо юноши и молча натянул брюки. А затем, захватив вещи, все в том же молчании двинулся к двери. Но я не отпускал сам себя. Мне ужасно хотелось остаться и сказать Дарси что-то еще. Почему он так резко поменялся?..
-- Кстати, -- не выдержал я, остановившись на пороге. -- Спасибо, что выручил меня тогда на балу. Не было возможности сказать тебе спасибо.
-- Закрой дверь и иди, -- услышал я в ответ.
Примечания:
╧Беатриче -- "муза" и тайная возлюбленная итальянского поэта Данте Алигьери.
²Мистер Хайд -- вторая личность доктора Джекиля, отражающая все негативные стороны главного героя. Из рассказа Р.Л.Стивенсона "Странный случай с доктором Джекилем и мистером Хайдом".
Ё"Ули?сс" (англ. Ulysses) -- роман ирландского писателя Джеймса Джойса, написанный сложной техникой "потока сознания". В литературных кругах шутят, что дочитать этот роман до конца -- настоящее достижение. Назван в честь Одиссея (по-латински это имя звучит именно так), т.к по задумке автора в романе имеется множество отсылок к произведению Гомера.
Глава 11
Когда мне было двенадцать, я решил сказать своей матери, что собрался стать писателем. Почему-то она сочла меня сумасшедшим и строго заявила: "Будто ты не знаешь, что все писатели пьяницы, показушники и геи!". В тот момент я тяжко вздохнул и подумал лишь о том, что ей не стоило смотреть со мной фильм об Оскаре Уайльде. Не знаю, зачем я решил поделиться своей мечтой, ведь наперед предполагал, что не буду понят. Возможно, в тот момент я, еще ребенок, боявшийся даже самого себя, пытался найти поддержку. Тем временем мать продолжала всплескивать руками, только от восклицаний она перешла к вопросам: "Почему не адвокатом, как твой отец? Или как дедушка? Он был прекрасным ювелиром. Столько профессий, Нил, мой мальчик... Я обязана рассказать Эду!" Я вновь вздохнул и крепче сжал в руках "Коллекционера"╧, спокойно наблюдая за тем, что происходит в моей комнате. Чай, который принесла мать, давно остыл, и я, едва отхлебнув, ощутил ненавистный вкус лимонной цедры. Мне было уже двенадцать, а она все еще не могла запомнить, что я терпеть не могу цитрусовые.
-- Нора, -- тихо произнес я, обращаясь к матери. Называть родителей по именам давно вошло в привычку. -- Я еще твердо не решил.
-- Правда? -- она успокоилась, перестав причитать. И тут опустилась на край кровати, затем приобняв меня. Я через силу сделал глоток из своей чашки и положил голову ей на плечо. -- Кстати, мне кажется, что эти детские обои в твоей комнате давно стоит переклеить. Ты уже такой взрослый, Нил. Так быстро растешь...
-- Эй, Нил, ты уснул?..
-- Нет, -- встрепенулся я, щурясь от искусственного света. Вокруг уже почти не было людей, кроме Урсулы.
-- Через полчаса я хотела закрывать библиотеку. Ты не высыпаешься? -- собеседница опустилась на соседний стул. -- Не заболел?
-- Нет, -- помотал головой я, все еще пытаясь прийти в себя. Библиотека, Урсула, книги, уроки.
-- Вообще, я могла бы дать тебе этот учебник с собой. Тебе необязательно проводить столько времени здесь. Семестровые каникулы длятся всего неделю...
-- Все в порядке, -- вновь возразил я, поднимаясь со своего места и собирая вещи. -- Вы не видели Лили?
-- Нет, Нил, если ты говоришь о Блейн. Возможно, я упустила ее, но, думаю, она бы поздоровалась, как делает это обычно.
Урсула такая многословная... Я любил общительных людей. Но, возможно, превращаюсь в мизантропа вроде Дарси. Заразно. Кстати, пропущенный от Лили. Я встал и наспех собрал книги, вручив их уже полюбившейся работнице библиотеки. Все с той же нервной спешкой накинул на плечи куртку и двинулся к выходу, пробормотав что-то вроде: "Я зайду еще завтра. Обязательно. Не убирайте далеко". В ответ Урсула кивнула, а затем сочувственно помотала головой, то ли жалея меня, то ли недоумевая. Недавно она спросила меня, общаюсь ли я с кем-то из класса. Сперва я решил соврать, но, вспомнив, что делаю это неубедительно, рассказал правду. После этого вместе мы хаяли Колина и близнецов. Урсуле не нравились люди, не умеющие заботиться о книгах. "Меж страниц душа, -- говорила она, -- и оставлять масляные пятна на бумаге, по-моему, истинное проявление свинства". Я соглашался, хотя в тот момент мне было не совсем до этого. Голова была забита прошедшим балом.
Я вышел из читального зала, когда время на часах близилось к половине девятого. В тот момент начинало темнеть, и воздух становился таким тяжелым, что легкие будто опоясывал обруч. Я прошел сотню метров, не стал сворачивать к общежитию, а опустился на оградку клумбы. У меня болела голова, и все вокруг казалось густым, как мазутное пятно, мрачным. Выдохнув, ладонью я скользнул меж серебристого пара, пытаясь ощутить его призрачное тепло.
"Ты всегда должен быть учтивым, это поможет тебе в жизни, -- говорила мать. -- Улыбайся тете Роуз, даже если она сидит совсем рядом и у нее дурное дыхание". От тети Розалин и впрямь плохо пахло, но я искренне любил ее, и мне не нужно было проявлять учтивую любезность. Она была единственным человеком, кто поддерживал мое стремление писать книги. Мы сидели за обеденным столом все вместе, когда на мое тринадцатилетие она привезла мне коллекционное издание Шекспира из Стратфорда-на-Эйвоне.
-- Держи, мой любимый книготочец, -- произнесла она, протягивая мне увесистый сверток. Я распаковал его и провел пальцами по тесненным буквам, не веря ни ей, ни своим глазам.
-- Это правда мне?
-- Тебе, дорогой, -- ответила тетя. -- Нравится?
Я не ответил, а только крепко обнял ее за шею и улыбнулся.
-- Роуз, -- обратился к своей сестре отец. У них были довольно напряженные отношения, и Эд всегда избегал ее появления в нашем доме, -- ты балуешь моего сына. Тем более у нас уже есть Шекспир.