-- Что-то долго вы, ребята, -- меж стеллажей показалась Урсула. -- Я подумала, моя помощь все-таки нужна.
-- Нет-нет, -- замахал руками я. -- Просто спорим тут, -- в неловкости я ухватил первую попавшуюся книжку и взглянул на обложку. Мне повезло. -- Существовал ли Шекспир на самом деле или это была женщина, которая писала под таким псевдонимом.
-- Поменьше слушай Бронкса, -- с улыбкой покачала головой собеседница. -- Если что-то нужно, я здесь.
-- Конечно, -- нервно закивал головой я, а стоило Урсуле зашагать прочь, как оба мы перевели дыхание и лукаво заулыбались друг другу. И обоим в голову пришла мысль, что нужно возвращаться в общежитие.
Едва дверь в нашу комнату закрылась, Арлен припер меня к дверце шкафа. Клянусь, его тело было горячее, чем языки пламени. С яростным желанием, словно одержимые, мы целовались так, что, казалось, сейчас съедим друг друга. Затем губы Дарси скользнули вниз по моей шее, а его руки уже дразнили мой фаллос сквозь ткань брюк. Я издал едва слышный стон и выдохнул с дрожью. Все мои чувства обострились, а свет электрической лампы стал настолько ярким, что глаза невольно заслезились. Волна за волной меня накрывало жуткое желание, и без стыда я впивался пальцами в широкие плечи своего возлюбленного, когда он проник под резинку нижнего белья и рукою сжал мою плоть.
-- Арлен, -- хрипло произнес я, сотрясаясь от возбуждения.
-- Что? -- почти спокойно произнес он возле самого моего уха, а затем обхватил его мочку влажными губами. Нет, для меня это был предел -- в этот раз меня хватило меньше, чем на пять минут: как животное, пойманное в капкан, я простонал и эякулировал, запачкав спермой руки Дарси. Но того это не смутило, напротив -- с вожделением он облизал пальцы и усмехнулся. Затем произнес:
-- Когда придешь из душа -- мы продолжим.
Нет, воистину, физическая близость с человеком, которого любишь, -- высшее наслаждение.
Примечания:
╧ Здравствуй, грусть! (фр. Bonjour Tristesse) -- роман французской писательницы Франсуазы Саган.
Глава 25
-- Через десять минут собираю ответы. Сколько можно тянуть?
Голос учителя французского звучал где-то далеко. По крайней мере, так казалось мне, хотя сам мистер Голдман стоял всего в десяти шагах от моей парты. Лениво и с трудом я разлепил опухшие от творческих переживаний веки и взглядом встретился с Леоной. Та закатила глаза и покачала головой, тем самым показывая, что тест ей тоже дается со скрипом. Я тут же отвел глаза, приподнялся на локтях и вновь уставился в свой лист. Бесполезно. Все мои внутренние ресурсы были исчерпаны, и не могло хватить меня даже на короткую проверочную по нелюбимому французскому. Хотя дал бы Голдман ее недели три назад -- я написал бы все без колебаний. Причина была проста: в последние несколько дней я расклеился, как дешевые ботинки под дождем. Во мне хлюпала горечь, а через дыры сквозило отчаяние: все больше я убеждался, что мои планы на счастливое будущее летят в бездну. Я не умею писать. И никогда не умел. Именно поэтому до сих пор я ничего не сочинил, а не потому, что мое вдохновение еще не пришло. Мне не хватало не личных переживаний и опыта, чтобы создать по-настоящему хорошую историю, а таланта. И эта мысль прорастала сквозь мое тело, как корни, сжимала, давила и медленно убивала.
"Да черт с ним", -- мысленно выругался я, рывком поднялся с места и, оставив полупустой листок с ответами на столе учителя, вышел из класса. Едва я совладал с раздражением, дверь за мной хлопнула -- и я увидел Паттерсон. Она тоже выглядела как выжатый лимон.
-- Чуть не сдохла, -- произнесла девушка и шумно выдохнула. Тут я впервые за последние три дня улыбнулся: образ Лео и ее слова ну никак не вязались меж собой. И было это настолько необычно, что не оставило равнодушным.
После французского нас ждала история Британии. Тот самый предмет, на котором я чувствовал себя ущемленным. Я был полностью уверен, что мисс Элизабет не очень хорошо относится ко мне, и даже знал почему. Хотя, конечно, Арлена я ни в чем не винил. Звонок с предыдущего занятия еще не прозвенел, поэтому вместе с Лео мы встали возле подоконника, дожидаясь, когда учительница истории откроет нам кабинет. От нечего делать я достал тетрадь и начал листать ее, проверяя, все ли я выполнил. Нам задавали заполнить таблицу, состоящую из имен надоевших Генриху жен, чья кровь была пролита от скуки короля. Я выполнил все, как нужно, и теперь ожидал снисхождения от мисс Элизабет. Рядом с нами вальяжно прохаживались другие одноклассники, закончившие работу также рано. И не успел я вчитаться в громоздкие слова, переваливавшиеся за линию строчек, как надо мною нависли две тени. Медленно я отстранился от подоконника и обернулся: за спиной стояли Денни и Этан. Я бы не сказал, что выглядели они враждебно. Наоборот -- как-то стесненно жались, отступали, пятились. Будто все это время терроризировали не они меня, а я их. И тут один из братьев, наконец, заговорил:
-- Нил, ты же сделал домашку? Ну, ту ерунду, которую Элизабет нам сказала?..
-- Таблицу? -- переспросил я.
Близнецы разом закивали.
-- Да, -- кивнул в сторону тетради я, а затем взглянул на Леону. Она пожала плечами, видно тоже не понимая, что им надо.
-- А можешь... дать сфотографировать? -- в неловкости обратился ко мне Этан. Я замер, пытаясь найти подвох. Меня давно никто не дразнил, но я все еще не привык ощущать себя полноценным членом класса. Здесь не было подоплеки -- я видел это по их глазам. Никакого жестокого блеска.
-- Конечно, -- мягко, но с уверенностью произнес я. -- Правда, почерк у меня непонятный...
-- Да мы разберемся, -- махнул рукой Денни, щелкая лист на мобильный.
Они действительно обратились ко мне за помощью. Как обычные ребята, как одноклассники. Конечно, мне было немного не по себе: до последнего я ждал какую-нибудь гадость. Но ничего не произошло. Тогда я вновь взглянул на Паттерсон. Девушка молча стояла и спокойно наблюдала за тем, как толкаются двое, не в силах поделить место на другом подоконнике. И будто так было всегда. В этот момент я почувствовал себя предельно странно. В душе было тепло, будто под рубашкой я носил грелку.
-- Спасибо, -- хором крикнули мне ребята, и Денни даже состроил забавную рожу.
Именно в тот момент я почувствовал, что теперь все будет совсем по-другому.
Следующий урок показался мне невероятно скучным и затянутым. Каждые пять минут я порывался снять до жути надоевший пиджак: его синтетическая подкладка заставляла меня потеть от жары, возиться и всячески проклинать сегодняшний день. К слову, еще утром я ощутил какую-то судьбоносность этого четверга: то ли настроение было плохое, то ли действительно сумел почувствовать беду. И беда подошла ко мне сразу после звонка.
-- Нил, можно поговорить?
За рукав меня поймала Лили. Я кивнул в ответ и вгляделся в ее лицо, на которое упали разноцветные лучи, прошедшие сквозь витражное стекло в холле. Алые, небесно-голубые и желтые огоньки плясали на щеках девушки. Все та же незаконченная, брошенная скульптором статуя, что и в момент нашей первой встречи. Я попытался отогнать от себя жалость, но давалось мне это с трудом. Особенно когда я знал, что сердце девушки разбито. Вместе мы вышли из школьного здания, миновали аллейку, гниющие остатки кирпичного забора, полуразрушенную арку и забрели куда-то в глубь территории. Отсюда можно было увидеть самый край сада, даже тот самый сарай, от взгляда на который мои щеки алели, а воспоминания потоком сознания наваливались и смущали еще больше. Лили, наконец, остановилась и, заправив прядь карамельных волос за ухо, вновь посмотрела на меня. Ее взгляды были всегда тянущими, словно болотная топь.
-- Нил, -- ее голос дрогнул, -- Дарси отказал мне.