— За тобой пришла, Васютонька. Пойдем к нам. Блинков напеку…
Дорогин шевельнул бровями:
— Не серди меня, Силантьевна, не сманивай гостя.
Кузьминична, понимавшая Трофима Тимофеевича с полуслова, пошла стелить постель.
…Вася не знал бессонницы. После таких тяжелых зимних переходов обычно выпивал несколько стаканов воды, камнем падал в постель и, казалось, засыпал, когда голова еще не успевала коснуться подушки. Теперь он лежал с открытыми глазами. Под ним — пуховая перина. Не зря о Дорогине писали в охотничьем альманахе: наверно, всякий раз привозил с охоты по нескольку десятков уток и гусей. Дочь терпеливо ощипывала дичь и набивала пухом перины и подушки. И эту наволочку шила она... И эти примулы на окнах поливает она. И с длинных глянцевитых листьев фикуса стирают пыль ее заботливые руки.
Ее комната — рядом, за стеной. Там в простенках между окон висят фотографии. С кем же снималась она? С тем, которого называют ее женихом? Может, только с подругами.
Вася повернулся на бок и закрыл голову одеялом.
…А в соседнюю комнату вошла мать Моти, положила на стол узелок с продуктами. Пришли соседи, принимавшие участие в поисках девушек. Все расспрашивали старика. Дорогин шепотом пересказывал все, что слышал от молодого охотника.
На рассвете зашел Шаров, высокий, прямой, с гладко выбритым, тугим и румяным лицом, с широкой лысиной, слегка прикрытой тощими прядями мягких волос. Он долго пожимал руку Трофиму Тимофеевичу и говорил теплым баском:
— Здравствуйте, здравствуйте, умелец!
— Какой я умелец, — смутился старик. — Так, подмастерье.
— Ну, ну, не прибедняйтесь…
Створчатая дверь распахнулась, и в переднюю вышел взлохмаченный Вася, с заспанным и оттого казавшимся особенно добродушным и очень юным лицом.
— Сквозь сон услышал… Голос вроде знакомый…
Зная, что Бабкин спас девушек, Шаров долго тряс его руку, назвал землепроходцем. Вася, не вслушиваясь в похвалу, спросил: откуда появился председатель?
— Бураном принесло, — рассмеялся Павел Прохорович. — В город ехал, да заблудился. И вот нельзя дальше тронуться.
— Ну, а я в обратный путь — лесом. Там девушки Переполошатся. — Вася глянул в посветлевшее окно: о стекло бились синие снежинки. — Мне пора.
Позавтракав, он собрался в дорогу. Узелки с продуктами бережно уложил в рюкзак.
Его проводили за околицу. Там он встал на лыжи и, оттолкнувшись палками, сразу исчез в снежном вихре.
ГЛАВА ВТОРАЯ
— Корни у меня глубокие, — говорил Трофим Тимофеевич Дорогин своему гостю. — Мой прадед был первым засельщиком здешнего края…
Не праздное любопытство привело Шарова в этот дом. Еще перед войной он начал писать кандидатскую диссертацию о влиянии лесов на урожай зерновых культур. После возвращения из армии достал свои тетрадки из стола. В них было много цифр, сведенных в пространные таблицы, но недоставало живых воспоминаний старых хлеборобов. Он надеялся, что Дорогин расскажет о давным-давно вырубленных сосновых борах и раскорчеванных березовых рощах, о речках, когда-то многоводных и богатых рыбой, а теперь превратившихся в ручьи.
И вот непогода свела их на целый день, — им некуда было спешить, они сидели за столом, друг против друга, пили чай и разговаривали. Дорогин начал с далеких времен, с того, что сам когда-то слышал от своего деда…
В семнадцатом веке в эти синие предгорья приплыли казаки на больших дощаниках. На высоком берегу реки построили деревянный острожек, поставили на каменные постаменты тяжелые литые пушки.
За рекой расстилалась бесконечная ковыльная степь. Пробежит ли табун низкорослых диких лошадей, подымется ли с дневной лежки стадо джейранов — степных антилоп, появится ли одинокий всадник с деревянным луком и колчаном оперенных стрел — все видно из острога.
С угловых башен хорошо глядеть в степь! Потому и прозвали острожек Гляденом.
От него начиналась лесистая возвышенность, протянувшаяся вдоль снежного хребта на десятки верст и позднее названная Чистой гривой. Там казаки распахали плотную, как войлок, целину и посеяли усатую пшеницу. На лесных полянах поставили колоды с пчелами. В едва обжитых местах появился и крепчал здоровый запах меда, белых пшеничных калачей.
Прошло полстолетия. Казачья линия продвинулась на юг, опоясав горный хребет. На месте острожка стала разрастаться деревня пашенных крестьян. Из-за Урала приходили и оседали здесь беглые люди: одних вела сюда мечта о воле, других манил сибирский простор. Из неоглядных степей они привозили черноглазых девок с длинными косами чернее грачиного крыла, называли своими женками, учили говорить по-русски, петь незнакомые песни про сад зеленый под окном. Год от году взрастали здесь крутые нравом, как порывистый степной ветер, скуластые люди.