Ники не отрываясь смотрел на него с очень серьезным выражением лица.
— Думаю, что четыре. — Майк повернулся ко мне за подтверждением: — Правда?
— Почти четыре.
Майк бросил на меня быстрый взгляд и отвернулся. Я знала, о чем он подумал. Все то же самое, что говорили мне до этого. Шаблонную фразу: «Вы так молоды для того, чтобы быть вдовой». Мне было двадцать три. В девятнадцать — жена, в двадцать — вдова. В двадцать три по-прежнему вдова, потому что не могла больше никого полюбить так, как любила Алексиса.
— А ты большой, — сказал Майк, чтобы как-то подбодрить Ники, который с таким любопытством изучал его.
Это было неправдой. Ники был совсем невысокий для своего возраста, худенький, даже хрупкий. «Слабенький», — говорила миссис Бейтс. Миссис Бейтс, добрая, искренняя, дородная матрона, сдавала нам квартиру в Селтон-парке. «У вас будет много проблем с его здоровьем», — повторяла она зимой, когда в город приходили морозы и Ники начинал кашлять.
Доктор О'Мэлли убедил меня, что нам нельзя оставаться в Ливерпуле, это вредно для здоровья Ники. Несмотря на то, что у меня была хорошая работа и я могла содержать себя и сына, нужно было бросить все и переехать в другое место, где климат более сухой и теплый, например, на юг Англии. Вдруг в начале марта, холодным утром, когда мне казалось, что весна уже никогда не наступит, пришло неожиданное письмо от мистера Карвеллиса. Написанное на безупречном английском, немного педантичное, оно показалось мне искренним.
«Дорогая Стейси! Как ты понимаешь, мне сложно писать это письмо, но мне очень хочется тебя увидеть. Ты, должно быть, удивлена, что я молчал несколько лет, прежде чем сказать это. Этому может быть только одно объяснение — упрямое и жестокое сердце старого человека. Я очень сожалею и надеюсь, что ты меня простишь, если не ради себя, то ради Алексиса.
Я очень любил своего сына, несмотря на то что был с ним в ссоре, будучи не в состоянии примириться с его, как мне казалось, глупостями молодости. Я уверен, что, если бы он был жив, мы бы сумели пойти на взаимные уступки, решить наши проблемы и снова стать друзьями.
К сожалению, этому не суждено было случиться. Алексис погиб в этой автокатастрофе, во время которой ты тоже пострадала. Я очень тяжело пережил эту трагедию. Я не присутствовал на погребении, потому что пребывал в шоке. Быть может, если бы я не был в таком ужасном состоянии и ты не была больна, все бы сложилось по-другому. Кто знает? Мы бы могли стать друзьями. Что было, то было. За эти годы между нами выросла еще большая пропасть. Ты отказалась от моей финансовой поддержки. Я уверен, из-за солидарности с Алексисом. Я тебя не виню. Напротив, я уважаю твое мужество и гордость, но эти качества не способны привести к терпимости и прощению.
Теперь мне приходится унижаться. Но я хочу знать — может быть, еще не поздно?
Я старый человек, и я не вечен. Мое самое сокровенное желание — увидеть тебя и своего внука прежде, чем я умру. Я не смею просить тебя простить меня и забыть прошлое. Но ты могла бы приехать посмотреть Меленус, увидеть страну, частью которой является твой сын. Здесь дом, который должен был бы быть твоим домом и домом Никоса. Это его наследие.
С этим письмом я шлю свои молитвы и с нетерпением жду твоего ответа».
Внизу стояла подпись, всего два слова — «Василис Карвеллис».
Я перечитала письмо миллионы раз, прежде чем смогла принять решение. Я носила конверт в своей сумочке и открывала его по дороге на работу и с работы, после ужина в однокомнатной квартирке, в которой мы так беспечно вили наше с Алексисом гнездышко. Я читала его перед тем как заснуть и проснувшись утром.
Я разрывалась между двумя чувствами: с одной стороны, мне очень хотелось увидеть дом и остров, где родился Алексис, с другой — меня страшила мысль о встрече с человеком, который был так суров с сыном.
Письмо помогло мне отчасти изменить свое мнение на этот счет. Я начала понимать, что оба, и отец, и сын, должно быть, совершили ошибку. Конечно, Алексис был молод, беспечен даже для своих двадцати лет. Веселый, жизнелюбивый, эмоциональный; общительный и добрый; любящий и красивый. Да, именно красивый. Четкие черты лица, изгиб бровей, высокие скулы делали его похожим на статую. Но, в отличие от холодного камня, его золотистая кожа и темные горящие глаза были полны жизнью.
Прошло столько времени, но меня до сих пор не отпускало чувство потери — Алексис, Алексис…
— Ну, я думаю, вы уже закончили. Пора ехать. — Мягкий голос вернул меня к реальности. Передо мной стоял пустой стакан.
— Конечно. Простите.
Бородатый великан встал и улыбнулся Ники: