— Да, наверное, это так, — сказала я с сомнением. — Доктор Сикилианос говорил нечто подобное.
Мадам Вентрис подняла глаза к ночному небу, сине-бархатному и усыпанному звездами.
— Существуют два мира, Стейси, — мир, который мы видим, и мир, который, как мы ощущаем, скрывается за первым. Наука каждый день делает разъяснения, разрушая легенды и мечты, созданные временем. — Она подняла свою полную руку. — Луна больше не божество, а сателлит, который в один прекрасный день удастся посетить каждому. Звезды больше не таинственные существа, а планеты, которые мы можем измерять и фотографировать, и сводить все к математическим данным. Но разве все это перестает быть чудесным из-за этих знаний? Можно взять цветок и изучать его, отрывая лепесток за лепестком, но в конце концов разве мы можем повторить его? Мы даже не можем воссоздать семя, из которого этот цветок вырос. Этот зародыш жизни вне нашей власти. И так же, как с физическим миром, обстоит дело и с нашим сознанием и духом. Мы не хотим и не нуждаемся в том, чтобы нам все объяснили. — Она повернула голову в мою сторону и улыбнулась. — Я принадлежу к тем, кто верит, что поэты и мечтатели нужны нам больше, чем ученые. Ученые стремятся свести все к формуле, а это ведет к смерти духа. Ты не согласна?
— Я, право, никогда об этом так не думала. Но да, я согласна.
Мадам Вентрис одобрительно кивнула:
— Конечно. Ты ведь тоже романтик. Например, ты веришь, что может быть только один мужчина, только одна любовь. Не так ли?
Я ответила задумчиво:
— Быть может. А вы считаете иначе?
Она пожала полными плечами:
— У меня не было этого опыта. Я не выходила замуж по любви, как ты. Я любила не одного мужчину, но, возможно, то, что каждый раз испытывала к каждому из них, не было тем, что ты считаешь настоящей любовью. Это было скорее физическое влечение, временная влюбленность.
— Но… ваш муж, — начала я и остановилась.
— Мой муж был моим наставником и другом. Мы заключили соглашение, которое устраивало нас обоих по профессиональным и другим причинам. Он руководил моей карьерой, моими делами. Я не была замужем в настоящем смысле этого слова. — Она повернула голову, глаза ее помрачнели. — Надеюсь, я не шокировала тебя?
— Нет, конечно нет. Я просто удивлена, вот и все. Вы сказали, что вы романтик, однако то, что только что мне рассказали, выглядит сухим и реалистичным.
Мадам Вентрис покачала головой:
— Я сказала, что это ты романтична, Стейси, и ты действительно романтик. Я, вероятно, уже рассеяла все твои иллюзии на мой счет. — Она вздохнула. — Человек, которого я любила, единственный, которому я оставалась бы верна и постоянна, уже был женат, когда я встретила его. Наша связь была короткой — встреча во время войны. Он вернулся к своей жене, а я продолжала свою карьеру и позже вышла замуж. Наш брак с мужем был союзом, основанным на симпатии и общих интересах.
— Я не понимаю, — сказала я. — Вы хотите сказать, что у вас были любовные связи? А ваш муж — он не возражал?
— Мы никогда не говорили об этом. Муж делал вид, что ничего об этом не знает, а я делала вид, что ничего не происходило. В браке иногда нужно «сохранять лицо». — Она покачала головой. — Ты не знаешь, о чем я говорю. Ты слишком молода и, возможно, слишком невинна, Стейси. Ты любила всего один раз и всем сердцем, и эта любовь была взаимной. Тот факт, что любовь была так трагически коротка, не меняет глубины и силы пережитого. Ты должна знать, что любовь без секса, так же как секс без любви, не могут быть благополучными. Двое должны быть неразделимы. А в браке, где каждый получает полное удовлетворение от другого, не существует опасной пустоты. Любовь обновляет секс, а секс обновляет любовь. Все именно так просто. Ничего другого и искать не следует.
Настала тишина, которая прерывалась только тихим бормотанием двигателей и плесканием воды о борт судна. Тысяча звезд сверкала и сияла над нашими головами. Огромная тень на ночном небе показывала, что мы минуем еще один остров.
Мадам Вентрис произнесла ласково:
— Майкл влюблен в тебя.
— Да.
— Но ты в него не влюблена?
Я покачала головой:
— Нет, но он очень мне нравится.
— Я не должна говорить тебе, что этого недостаточно. Должно быть что-то большее, чем симпатия, — что-то, что трудно назвать. Настойчивое физическое влечение, но, кроме того, духовная близость, которая так привязывает к нам другого человека, что он начинает казаться нашим продолжением.
Я попыталась вспомнить, было ли это так с Алексисом. Все теперь казалось уже таким далеким. Может быть, мы были просто счастливыми детьми в тот короткий год? И стала бы наша любовь расти и углубляться, чтобы достичь того, о чем говорила мадам Вентрис? Я раньше не задумывалась об этом. Что изменило меня? Или кто?