Наконец набрела Деви Сетиавати на павшего воина, и почудилось ей, будто это Махараджа Салья. Вглядевшись же, поняла, что это не он, ибо Махараджа Салья был прекрасен лицом. Тогда, не в силах более длить поиски, Деви Сетиавати пожелала лишить себя жизни, но небожители, взиравшие на те поиски, ее пожалели и молвили: «Вот Махараджа Салья». В небесах явилась неполная радуга, засверкали, скрещиваясь, молнии, и Деви Сетиавати узрела останки мужа. При виде Махараджи Сальи, распростертого в колеснице, она пала наземь, подползла к нему и, обвив его руками, лишилась чувств. Когда же опамятовалась, почудилось ей, будто Махараджа Сальи спит, и она стала гладить пальцами его веки, говоря: «Отчего ты не встречаешь меня, отчего не приветствуешь? Это ли обещал, уходя на поле брани?» И, пожевав бетель, Деви Сетиавати принялась врачевать его соком рану Махараджи Сальи и делала многое иное. После же обнажила крис, вонзила его себе в грудь и так сказала, обратясь к Суганде: «Ступай домой и скажи служанкам, что я умерла». Почтительно склонившись, ответствовала Суганда: «Позволь мне остаться, госпожа. Я желаю умереть вместе с тобой и служить тебе на небесах».
Когда Деви Сетиавати скончалась, Суганда взяла из ее рук крис и закололась. Умирая же, покатилась по земле и пала на бездыханное тело госпожи, корчась в судорогах.
Рассказывают, что Батара Гуру повелел Бегавану Нараде вознести Махараджу Салью на небеса и дожидаться с ним его жены. Встретившись с Деви Сетиавати, Махараджа Салья вступил вместе с ней и Сугандой в небесную обитель, и там они испытали во сто крат большее блаженство, нежели в земной жизни.
Приметы женского совершенства
Перевод с малайского В. Брагинского
Исма Мантри приказал вынуть китайский фонарь, светильник, привезенный из Рума, лампу багдадской чеканки, подсвечник, доставленный с Цейлона, и парчовый занавес малабарской работы, вложил в них талисманы, на которых начертал одно из имен Господа, и молвил, обратясь к дочери: «О душа моя, преподнеси сии диковины царевне; когда же они станут меж собой беседовать, запиши все их речи без изъятья». Ответствовала его дочь Деви Рум Дираджа: «Хорошо, о отец мой».
Когда наступил вечер, Исма Мантри отправил Деви Рум Дираджу с дарами к царевне, и она, представ пред Пуспой Ратной Кемалой, поднесла ей фонарь, лампу, подсвечник, светильник и занавес и молвила с почтительным поклоном: «О госпожа, сии дары повергает к вашим стопам ваш верный раб». Обрадовавшись тем дарам, ответствовала царевна: «О Деви Рум Дираджа, небывалую преданность моему отцу главный везир перенес теперь на меня, однако же я до сих пор не смогла ничем ему отплатить». Сказала Деви Рум Дираджа: «Не говори так, о госпожа, долг рабов — доставлять радость и удовольствие господам».
Покуда они так беседовали, наступила ночь и послышался удар большого государева барабана. Тогда слуги зажгли фонарь, светильник, свечу и лампу, подаренные Исмой Мантри, опустили парчовые завесы, расшитые золотом, и разостлали драгоценные покровы. Царевна же воссела на позлащенный престол, изукрашенный самоцветами, и, окруженная царевичами, сыновьями везиров, дворцовыми девушками, служанками и кормилицами, принялась читать вслух некую повесть. И той повести, которую еще в прежние времена Исма Мантри преподнес царственному отцу Пуспы Ратны Кемалы, с наслаждением внимали все обитатели дворца, ибо слог ее был несказанно прекрасен и она содержала всевозможные наставления, что были произнесены в собрании мудрых. Столь сладостно звучал голос царевны, читавшей повесть, что все, кто ей внимал, не могли насытиться слушанием, однако, когда она дошла до наставлений раджам, с улыбкой спросила Санга Нинграт: «Разве встретишь на свете то, о чем говорится в повести?» От тех слов помрачнело лицо царевны, она косо взглянула на улыбавшуюся Сангу Нинграт и, закрыв книгу, удалилась в опочивальню. И сказала Тун Сетиа Варна: «Мало казнить тебя за такие слова, сколь приятно было нам слушать повесть сию». Сказав же так, последовала за царевной.