Однажды гандхарва оставил ее и пошел на гору Кайласа.
Опечаленная разлукой с мужем, она валялась на каменной плите без одежды, и некий видьядхара, увидев ее замечательную красоту, стал просить ее сойтись с ним. Но она не пожелала. Тогда он принял обличье ее мужа и обладал ею. Через некоторое время домой вернулся муж. Заметив, что жена его сыта счастьем любви, он подумал: «Кто-то другой ею пользовался, она преступница, и, конечно, ее надо убить». Так решив, он пошел с нею в храм Чандики. Когда он хотел убить ее перед изображением богини, жена закричала: «Богиня, ты обещала даровать мне сына, который будет главой всех гандхарвов. Неужели я погибну, не увидев лица сына?» Так она сетовала перед богиней, и богиня сказала, вступаясь за нее: «О гандхарва-герой! Она совсем не виновата. Ею обманом овладел некий видьядхара, принявший твой образ. Она этого не знала, и нет на ней вины. Кроме того, тут действовало еще и проклятие одного святого. Вот почему все это и случилось. — И она рассказала историю проклятия. — Благодаря слову святого она невиновна, и ты должен ее опять принять к себе». Выслушав эту речь Гаури, муж, не тревожась больше, пошел с женой домой и жил счастливо, как и прежде. Так что если, о купец, слово мое справедливо, то ты должен оказать снисхождение этой незлонравной женщине».
Послушавшись слов попугая, Мадана оставил Прабхавати у себя.
Его отец, Харидатта, обрадованный возвращением сына, устроил пышный пир. На этом пиру спустился на пирующих божественный венок. Увидев его, попугай, вещая ворона и Тривикрама освободились от тяготевшего над ними проклятия и ушли на небо. А Мадана стал жить счастливо со своей милой Прабхавати.
Конец книги «Семьдесят рассказов попугая».
Приключения Прамати
Перевод с санскрита М. Щербатского
Он встал, поклонился и начал свой рассказ.
Царь! Разыскивая тебя, я блуждал по белу свету и вот однажды на пути в лесу, в горах Виндья, мне пришлось остановиться под громадным деревом, выросшим на склоне горы и своей вершиной, казалось, касавшимся небес. Передо мною было небольшое озеро, а за ним красное зарево заходящего солнца. Смотря на освещенную поверхность озера, я представлял, что то было лицо богини запада, украшенное сверху красной полосой заходящего солнца и обрамленное гирляндами из молодых розовых ветвей. Я зачерпнул воды и помолился вечерней заре. Спустилась тьма и покровом своим сравняла все горы и долины. Не будучи в состоянии продолжать свой путь, я захотел прилечь и с этой целью устроил себе на земле под деревом ложе из молодых свежих веточек. Подняв ко лбу сложенные вместе ладони, я стал молиться: «Божество, которое живет в этом дереве, да будет моим хранителем, пока я тут буду спать один в этом страшном большом лесу, в котором блуждают толпы хищных зверей, в этом лесу, который напоминает глубокую пропасть, до краев наполненную массой ночной мглы, черно-синего, как горло бога Шивы, цвета».
Подложив левую руку под голову, я лежал. Вдруг я почувствовал какое-то приятное ощущение во всем теле как бы от какого-то неземного прикосновения, всеми своими чувствами я испытывал наслаждение, и в душе поселился восторг, радостная дрожь как-то особенно сильно пробежала у меня по коже, а лежавшая наверху правая рука шевельнулась. «Что случилось?» — подумал я. С трудом, едва-едва раскрывая глаза, я увидел над собою завесу из белого шелка, которая сначала показалась мне куском чистого лунного света. Посмотрев затем налево, я увидел у белой стены на цветных постелях ряд безмятежно спавших молодых женщин. Я повернул глаза направо и увидал такую картину: на белой постели, состоявшей как бы из собравшейся пены молочного океана, лежала молодая женщина неописуемой красоты. Шелковая рубашечка спала с ее груди, и она представилась мне, как сама Земля в то время, когда божественный Вишну в образе первородного вепря извлекал ее на своих белых клыках из глубины молочного океана. Спавшая с ее плеч верхняя одежда из белой кисеи представляла кругом нее как бы волнистую белую поверхность молочного океана. На ней она лежала, оцепенев от внезапного испуга, неподвижно, как Земля, поднятая из океана, лежала на сверкающих своей белизной клыках божественного вепря. Как ветерок в лесу колышет молодые розовые побеги и разносит аромат лотосов, так розовый блеск ее губ колебался вместе с ее нежным, душистым дыханием. Ветерок ее дыхания, казалось, раздувал ту искру любви, в которую превратился бестелесный бог любви после того, как безжалостный Шива, бог аскетов, сжег огнем своих глаз все его тело. Как черная пчела бывает скрыта в сомкнувшемся на ночь белом цветке лотоса, так и белое лицо ее с сомкнутыми во сне, продолговатыми, как лепесток лотоса, глазами скрывало под своею белизною пару черных глаз. Казалось, то была упавшая с неба драгоценная ветвь райского дерева, казалось, что Айравата, гордый слон бога Индры, на котором он разъезжает в своем райском саду, дерзко сорвал и бросил ее на землю.