Однажды, когда она сидела в раздумье о том, какая ее ожидает судьба, пришла к ней старая монахиня, которую она любила, как мать, и принесла ей несколько оставшихся от приношения богам цветов. Перед ней наедине Ратнавати стала жаловаться на свою судьбу и рыдать. Слезы жалости показались также в глазах монахини. Она всякими способами старалась ее успокоить и спросила наконец о причине ее горя. Тогда та, стыдясь важности своего проступка, с усилием проговорила следующее: «Мать моя! Зачем мне все тебе рассказывать! Скажу только одно: если замужняя женщина несчастна, особенно женщина, дорожащая своей честью, то это для нее живая могила. Например, я: начиная с матери, все родные не смотрят на меня иначе, как с презрением. Сделай что-нибудь такое, чтобы они изменили свое отношение ко мне. Иначе я положу конец этому бесцельному моему существованию. Но, пожалуйста, не разглашай никому этой тайны, пока я еще жива». При этих словах она упала к ее ногам. Монахиня подняла ее, сама расплакалась и сказала: «Дитя мое! Не принимай таких внезапных решений. Я в твоем распоряжении. Пока я тебе буду нужна, я не буду служить никому другому. Если жизнь действительно до такой степени тебе опротивела, то ты можешь удалиться в монастырь и под моим руководством отдаться посту и молитве в целях достижения блаженства в будущей жизни. Ведь ясное дело, что твое несчастье есть результат какого-нибудь проступка, совершенного тобою в одном из прежних твоих перерождений. Иначе нельзя себе объяснить, что ты, будучи одарена такою красотою, такими нравственными качествами и столь благородным происхождением, тем не менее возбуждаешь чувство отвращения в своем муже! Но нет ли у тебя самой какого-нибудь плана для исцеления мужа твоего от вражды к тебе? Если есть, скажи мне. Ты ведь всегда была очень сообразительна».
Тогда она опустила голову и простояла несколько времени в неопределенном раздумье, затем вздохнула с глубоким и сильным чувством и сказала: «Матушка! Муж ведь единственное божество для жены, в особенности для верной жены. Поэтому нужно было бы сделать что-нибудь такое, что поставило бы меня в такое положение, чтобы я могла проявить полнейшее к нему послушание. И вот, что я придумала. Рядом с нами живет купец по имени Нидипатидатт; по благородству своего происхождения, по своему богатству, по своей близости ко двору он превосходит всех старейшин города. Его дочь по имени Канакавати очень походит по внешности на меня, она — моя подруга, очень мне преданная. С нею вместе, разодевшись вдвойне лучше против обыкновенного, мы расположимся на верхней террасе их дома. Ты же постарайся как-нибудь привести к этому дому мужа моего, сказав, что мать моей подруги очень хочет его видеть. Когда он вместе с тобою подойдет к самому дому, то я представлюсь как будто заинтересовавшейся и заигрывающей с ним и брошу в вашу сторону мячом. Ты его поднимешь, отдашь ему в руки и скажешь: «Сын мой! Это Канакавати, подруга твоей жены, дочь главы здешней гильдии купцов, которого зовут Нидипатидатта. Она страшно осуждает тебя за твою историю с Ратнавати, находит, что ты безжалостен и непостоянен. Поэтому этот мяч есть вещь, принадлежащая врагу, и ты обязан ее вернуть». Услышав это, он, наверное, поднимет голову кверху и, увидав меня, примет меня за мою подругу. Когда я, подняв кверху сложенные ладони, буду просить его вернуть мяч, он вернет его после многократных моих просьб; при этом некоторый интерес ко мне западет в его сердце. После такого начала страсть его будет развиваться, и тогда нужно будет устроить дело так, чтобы он назначил мне свидание и, взяв меня с собою, бежал в другую страну».
Монахиня радостно одобрила этот план и стала приводить его в исполнение. В результате Балабадр был проведен за нос старой монахиней и, будучи убежден, что имеет дело с Канакавати, ночью, в непроглядную тьму, взяв ее вместе с ее драгоценностями, деньгами и украшениями, бежал из города. Монахиня же стала распространять слух, будто Балабадр ей накануне сказал: «Я был не прав в том, что без основания бросил Ратнавати, оскорбил ее родителей и не слушался советов моих друзей. Теперь, если я вновь с ней сойдусь, мне будет стыдно оставаться в том же городе». — «Наверно, он увел ее в другое место. Впрочем, все скоро разузнается!»