— Эти фигуры я сама придумала, а другие не сообразят. Ведь двумя нитками можно писать целые слова.
Было поздно, и они устали. Фын предложил лечь, но она возразила:
— Мы, жители того света, — не спим. А вы отдохните… Я сделаю вам массаж, чтобы навеять приятный сон. На это я большая искусница.
Фын согласился и лег. Мэй сложила руки ладонями и стала нежно массировать Фына с головы до ног. От прикосновения ее рук он пьянел, точно от вина. Потом она сжала кулачки и стала постукивать тихонько и мягко. Все тело Фына налилось сладостной истомой. Все ее кулачки забегали по пояснице — у него начали слипаться веки, вот, они добрались до бедер — и он крепко заснул.
Очнулся Фын только в полдень. Во всем теле он ощущал небывалую легкость. Сердцем он все больше тянулся к девушке, кружил по комнате, звал ее, но та не отзывалась. Пришла она только вечером.
— Где ты живешь, что я никак не мог тебя дозваться? — спросил Фын.
— У душ нет определенного пристанища, но они должны находиться под землей.
— Разве там есть места, где можно приютиться?
— Для души земля, что вода для рыбы.
— Лишь бы ты воскресла, — взял деву за руки Фын. — Я бы согласился отдать за тебя все, что имею, даже разориться.
— Зачем же разоряться? — улыбнулась Мэй.
Перебрасываясь шутками, они беседовали до полуночи. Фын все больше увлекался ею, просил отдаться ему.
— Не настаивайте, — отвечала она. — Хотите, я завтра вечером приведу с собой чжэцзянскую гетеру Айцин, которая недавно стала моей соседкой. Она очень изящна, у нее прекрасные манеры, пусть заменит меня.
Фын согласился, и следующим же вечером Мэй привела женщину лет тридцати, которая усиленно строила ему глазки. В ее кокетстве чувствовалась распущенность. Усевшись в кружок, все трое поиграли в кости, и Мэй, закончив партию, поднялась:
— Я уйду. А вас поздравляю со счастливой встречей.
Фын хотел было ее удержать, но дева исчезла, словно дуновение ветерка.
Фын и гетера поднялись на ложе и отдались наслаждению.
Потом Фын стал ее расспрашивать, откуда она, из какого рода, но гетера отвечала туманно, сбиваясь, а под конец сказала:
— Если я пришлась вам по душе, я буду приходить, когда вы легонько постучите пальцем в стену, выходящую на север, и тихонько позовете: «Тростиночка!» Но если позовете трижды, а я не откликнусь, больше не стучите; значит, мне недосуг.
Рано утром гетера скрылась через щель в стене, обращенной к северу.
На следующий вечер Мэй пришла одна. Фын спросил ее, где Айцин.
— Она занята. Княжич Гао пригласил ее на пирушку, — ответила девушка.
Они долго беседовали, снимая нагар со свечи. Девушке все время хотелось о чем-то сказать, но, едва начав, она каждый раз умолкала и на расспросы Фына отвечала лишь горестным вздохом.
Лишь под утро Фыну удалось ее развеселить, и она ушла, когда пробили четвертую стражу.
В дальнейшем к Фыну часто приходили обе женщины вместе. Болтовня и смех в его комнате не умолкали до самого утра, и в городе об этом стали поговаривать.
А надо сказать, что надзиратель уголовной тюрьмы происходил также из Чжэцзяна, из знатного рода. Первую свою жену он прогнал за то, что она спуталась со слугой. Вторично надзиратель женился на девушке из фамилии Гу и страстно полюбил ее, но она умерла, не прожив с ним и месяца. Надзиратель долго ее оплакивал. Теперь же он приехал верхом в гостиницу, чтобы расспросить о потустороннем мире Фына, прослышав, что тот имеет какие-то связи с духами.
Сначала Фын даже не хотел его принимать. Но надзиратель просил так неотступно, что Фыну пришлось его угостить и пообещать вызвать гетеру.
С наступлением сумерек Фын постучал в стену. Не успел он трижды произнести имя, как явилась Айцин. Но, едва завидев гостя, она переменилась в лице и ушла бы, не прегради ей Фын дорогу. Надзиратель же, разглядев гетеру, неожиданно рассвирепел и запустил в нее большой чашкой. Еще миг — и Айцин исчезла.
Фын никак не мог понять, в чем дело, и подумал было расспросить надзирателя, как вдруг из темной комнаты появилась старуха и во весь голос принялась его бранить:
— Подлый ты вор, лихоимец! Ранил самую мою доходную девушку! Ты еще возместишь мне тридцать связок! — И она ударила надзирателя по голове своим посохом.
— Да ведь Гу — моя жена, — схватившись за голову, жалобно запричитал надзиратель. — Она умерла такой молодой. Я-то ее оплакиваю, а она на том свете развратничает. Тебе-то, старой, до нее какое дело?
— Ты же первый негодяй на две провинции — Цзянсу и Чжэцзян! — еще больше распалилась старуха. — Достал себе черный роговой пояс и задрал нос! Разве ты купил должность, чтоб защищать правду от лжи? Да тебе отец родной каждый, у кого в рукаве наготове взятка в триста монет! Разве ты не знаешь, что твои родители упросили владыку ада, чтоб он разрешил твоей любимой жене отрабатывать за тебя твои долги — взятки, которые ты так жадно брал? Для того она и пошла в зеленый терем! И боги на тебя разгневались и людям ты ненавистен!