– Откажись от этого намерения, пока ты не навлек на себя позор! – вмешался Шимрод. – Я Шимрод. Мне достаточно сказать одно слово, чтобы вызвать Мургена. Мне было запрещено это делать, пока твое вмешательство в события не станет очевидным. Теперь оно очевидно, и я взываю к правосудию Мургена!
Вершина горы озарилась вспышкой голубого пламени – из нее выступил Мурген:
– Тамурелло, ты нарушаешь мой эдикт.
– Я защищаю близкого мне человека.
– В данном случае это запрещено. Ты играешь в опасные и подлые игры, и я с трудом отказываюсь от намерения уничтожить тебя сию минуту.
Глаза Тамурелло словно вспыхнули черным огнем. Он сделал шаг вперед:
– Ты смеешь угрожать мне, Мурген? Ты постарел, ты слабеешь, тебе не дают покоя воображаемые страхи. Тем временем мое могущество растет!
На мгновение показалось, что Мурген улыбнулся:
– В твоем случае скрижалями предписаны: в первую очередь порча Фалакса, затем смирительный плащ Мискуса и, наконец, непрерывный младенческий плач. Поразмысли над этим и ступай восвояси, благодарный судьбе за мою сдержанность.
– Первым вмешался не я, а Шимрод! Он – твое порождение!
– Он действует самостоятельно. В любом случае автором преступного замысла был именно ты. Шимрод имел право восстановить равновесие сил. Налицо косвенные доказательства твоей вины, в связи с чем я приговариваю тебя к домашнему аресту: ни в каком обличье не покидай Фароли в течение пяти лет. В случае нарушения приговора ты будешь исключен из бытия.
Разрезав воздух гневным взмахом руки, Тамурелло исчез в дымчатом вихре, превратившись в темное пятнышко, быстро плывущее по небу на восток.
Эйлас обратился к Мургену:
– Можете ли вы оказать нам дальнейшую помощь? Я не хотел бы рисковать жизнью доблестных бойцов, кроме того, опасности подвергается жизнь моего сына.
– Человеколюбие делает честь любому правителю. Но я связан по рукам и ногам своим собственным эдиктом. Так же как Тамурелло, я не могу вмешиваться в события на стороне тех, кому сочувствую. Мне приходится тщательно выбирать путь – десятки могущественных глаз только и ждут, чтобы я оступился. – Мурген положил руку на голову Шимрода: – А ты существенно изменился.
– Чародей Шимрод превращается в шарлатана Фиделиуса?
Улыбнувшись, Мурген отступил на несколько шагов. Голубое пламя обволокло его фигуру, и он исчез. Там, где он стоял, на земле остался небольшой предмет. Шимрод подобрал его.
– Что это? – спросил Эйлас.
– Катушка. На нее намотана тонкая нить.
– Зачем она?
Шимрод проверил свою догадку:
– Нить не рвется.
Карфилиот стоял в кабинете, вздрагивая от сотрясений – с глухими ударами продолжали валиться с неба валуны. В круглой раме появилось лицо Тамурелло – искаженное волнением, покрывшееся пятнами:
– Фод, мне связали руки, я не могу тебе помочь.
– Но они разрушают замок! Они ворвутся через проломы и разорвут меня на куски!
Тамурелло печально вздохнул:
– Со мной говорить бесполезно, я беспомощен. Сдайся на лучших возможных условиях. Чем больший ущерб ты причинишь нападающим, тем тяжелее будет твоя судьба.
Лицо Тамурелло растворилось в серой мембране; мембрана отслоилась от рамы и пропала, обнажив светлую деревянную панель. Карфилиот с проклятием сорвал раму со стены и бросил ее на пол.
На вершине Так-Тора командир артиллеристов неожиданно подбежал к катапультам и закричал:
– Стой! Не стрелять!
Эйлас поспешил к нему:
– Что происходит?
– Смотрите! – артиллерист указал на башню Тинцин-Фюраля. – Они кого-то вывели на крышу.
– Это Глинет и Друн! – сказал Шимрод.
Так Эйлас впервые увидел своего сына – на другой стороне пропасти, на краю последних остатков стены готовой обрушиться башни. Стоявший рядом Шимрод заметил его волнение и сказал:
– Он хороший мальчуган, сильный и храбрый. Вы будете им гордиться.
– Но как их вызволить? Они в руках Карфилиота. Он придумал, как остановить канонаду, Тинцин-Фюраль снова неприступен.
Неумытым, ошеломленным, испуганным, ожидающим самого худшего, Глинет и Друну приказали выйти из подвала, где они были заперты, и подняться по винтовой лестнице. Они чувствовали, как лестница то и дело содрогалась под ногами – тяжелые падения валунов производили эффект, напоминавший землетрясение. Когда Глинет остановилась, чтобы передохнуть, сопровождавший их слуга стал подгонять ее угрожающими жестами: