И заплакала. Кречет перепугался. Смотреть на нее не хотелось. Наконец она сказала:
– Это я нечаянно. Просто я очень счастливая… мне так хорошо! Никому на свете не было так хорошо, нет на свете никого счастливей меня.
Первый раз в жизни Кречет не заразился ее настроением. Упрямо смотрел в сторону, хмурый, надутый, и его немного трясло; вспомнилось, как он ее назвал тогда в библиотеке, какое слово про себя сказал. И он не раскаивается. Он хотел ее наказать, вот и наказал, хоть она и не знает, каким словом он ее назвал.
6
Двенадцати лет Кречет перешел в седьмой класс и стал вместе со старшими ребятами ездить автобусом в Тинтерн. Школьный автобус горчично-желтого цвета, с черной надписью: Округ Иден, Объединенные школы. Водитель – тощий, пустоглазый, его часто бьет хриплый кашель. Позади него изо дня в день усаживается какая-нибудь его подружка и, что бы он ни сказал, непременно хохочет и шумно веселится. Все эти девицы толстые, веснушчатые, нескладные, и всех что-нибудь да портит, хотя бы жирные, накрашенные губы. Они всегда с любопытством поглядывают на Кречета, но не пристают к нему.
Школьным автобусом ездят еще трое или четверо Ревиров – эти Ревиры не считаются, сказала Клара, – но они от Кречета держатся подальше. Джонатан всегда сидит на последней скамье с большими, самыми горластыми парнями. К нему Кречет не решился бы подойти. Он садится вперед, как можно ближе к водителю, лишь бы не вплотную к его подружкам – тут, «ни в тех, ни в этих», сидят школьники, которых остальные избегают: толстый унылый мальчишка, девочка, про которую говорят, что у нее винтиков не хватает, а она, видно, просто очень тихая. По дороге в школу и обратно Кречет читает, что задано; если кинут в него чем-нибудь или стукнут по затылку – натянуто смеется, чтоб показать: я, мол, понимаю, это шутка; это и правда делают просто для смеха, но неохота спрашивать, кто шутил.
Только бы дотянуть эти годы, думает он, глядя на неприличные слова, коряво выведенные чьим-то пальцем на запотелых окнах автобуса, только бы доучиться, а там он будет в безопасности.
Когда Джонатан купил себе машину, Клара спросила, почему бы ему не отвозить Кречета в школу. С какой стати Кречету ездить автобусом со всякой шушерой? Джонатан заметался, точно загнанная крыса: ему надо заезжать за приятелями, а это несколько миль крюку, ему надо выезжать пораньше. И его приятели Кречету не понравятся.
– Кристоферу, – поправила Клара.
– Кристоферу они не понравятся, – повторил Джонатан.
– Он же твой брат, ты бы радовался, что можешь его подвезти, – сказала Клара. – Он говорит, в школьном автобусе ему противно.
– Это моя машина, – заныл Джонатан.
– А он твой брат.
Джонатан, кажется, хотел сказать – ничего подобного, но не сказал. Кречету стало неловко: странный он, Джонатан, лицо бледное, прыщавое, и вообще… что с ним стряслось? Вот уже года два, а то и больше, он совсем не растет, учится плохо. Когда на него ни посмотришь, глаза у него испуганные, затравленные, прямо как у загнанной крысы; с виду он становится все больше похож на тех ребят, которых Клара зовет подонками, белой голытьбой. Как они громко ни кричат, как неистово ни хохочут, а сразу видно, что они всегда голодные. Просто не верится, что когда-то Джонатан казался ему, Кречету, сильным и уверенным в себе… не забыть тот первый день, когда он увидел Джонатана, день свадьбы матери, и просто непостижимо, до чего Джонатан с тех пор изменился.
– Я могу ездить автобусом, – сказал Кречет.
Клара будто не слыхала.
– У Джона славная машина, он сам ее купил и должен ею гордиться, – сказала она. – Он не захочет, чтоб его брат ездил в школу в паршивом автобусе.
В седьмом классе Кречет проучился только два месяца и перескочил в восьмой. Просто перешел на другую сторону коридора и пересел за другую парту. Ребята здесь были старше, и только еще один Ревир на весь класс – долговязый парень, в перемены он на задворках школы курил сигары. Должно быть, он рассказал приятелям про Кречета какие-то чудеса: они глазели на новичка подозрительно и с любопытством, но близко не подходили. У Кречета и у самого хватало ума держаться от них подальше.
Он сидел на первой парте, прямо перед учительским столом. С заданиями справлялся быстрей других, всегда заканчивал первый, а потом сидел и рисовал что-нибудь в блокноте. Как-то нарисовал портрет учительницы, ей было лет сорок – сорок пять – на взгляд Кречета, древняя старуха, но женщина славная; он бы не стал говорить о ней гадости, как другие мальчишки. У нее короткая стрижка, вдоль щек висят пряди прямых волос, от этого она похожа на собаку. Во всем классе только она одна – стоящий человек, думал Кречет, только от нее одной можно чему-то научиться. Едва она открывала рот, он выпрямлялся и слушал так жадно, будто хотел впитать каждое ее слово и сохранить для себя одного. Он выполнял дополнительные работы по родному языку и математике, читал книги, которые давала ему учительница, задерживался в классе после звонка и задавал ей разные вопросы…