Постояли у стены, оглядываясь, не видит ли кто.
— Патроны есть? — спросил Лепик.
— Нет.
— Автомат без патронов, что палка, — сказал он. — Достать бы патроны, я бы вас поучил стрелять.
Мыса наклонился и бистро откопал находку. Сперва действительно показалось, что это оружие. Но уже через миг Лепик сказал пренебрежительно:
— Да это сирена. Эх вы, лапти!
Мальчишки были разочарованы, Кубик взял из рук Мысы сирену и замахнулся, чтобы швырнуть, но Лепик остановил его.
— Закопай, — приказал он. — Знаешь, как ревет? Почище быка. Девчонок пуганем, а то они у нас непуганые.
Детдомовцы выстроились перед крыльцом, а на крыльце стоял Мирон в белой рубахе и рядом Ольга Ивановна.
— Скоро привезут саженцы, — говорил Мирон, — и мы с вами заложим сад. Вырастут деревья и нас отблагодарят яблоками. Сделай добро, добро получишь. Простая истина, а пронести ее через жизнь нелегко. Много будет вокруг разной муры… А вы помните свой сад?
Он трижды зачем-то хлопнул в ладони, подняв над головой руки, и крикнул:
— Девочки! Мальчики! Сейчас по моей команде вы все сходитесь в центре. Вокруг Кубасова соберетесь!
— Ко мне, шпана! — сказал баском Кубик.
— Внимание! Сошлись!
Детдомовцы кинулись к центру, столпились, стоят, ждут, что директор прикажет дальше.
— А теперь, — продолжал Мирон, — по моей команде вы броситесь врассыпную. Но как только я крикну: «Стой!» — все замрете на том месте, где оказались. Ясно?
— Ясно! — ответил детдом.
— По команде «три» разбегайтесь. Раз! Два! Три!
Дети с визгом побежали в разные стороны. Директор вскинул руку.
— Стой! — рубанул он ладонью воздух, и дети застыли там, где кого застала команда.
Мирон устало выдохнул и сказал:
— Ставьте колышки.
У каждого в руках был колышек, дети воткнули их в землю.
— Подняли руки! — снова скомандовал Мирон.
Он показал, как это надо делать, вскинул руки над головой и замахал кистями.
Дети повторяли его движение. Это он видел будущий сад.
Он сказал:
— Таким будет наш сад. И у каждой яблони будет свое имя.
Он передал колышек Ольге Ивановне, один оставив себе. Они спустились с крыльца и пошли среди детей. Выбрали место и воткнули свои колышки.
— Яблоня — Мирон, — сказал он. — Яблоня — Ольга. Все верно!
— Верно! — закричали детдомовцы, все еще размахивая над головой руками.
Оживленный Мирон прошел в комнату, отведенную под кабинет. За ним следовала Ольга Ивановна.
— Сад… — говорил он, проходя за письменный стол. — Это нм навсегда. По себе знаю…
— Понимаю.
— Что такое сад? — спросил он задумчиво.
— Да я понимаю, — засмеялась Ольга Ивановна.
— Не до конца, — мотнул головой Мирон. — Никогда не забуду… Сенокос. Я, малец, при кашеваре, хворост собираю. А сам не могу удержаться, все бегаю смотреть, как мужики косят. У-у, силища! Казалось, вся она во мне!
Он, улыбаясь, смотрел мимо Ольги Ивановны, будто и теперь видел тех плечистых косарей, что цепочкой вытянулись по зеленому лугу.
— Я понимаю, — говорила Ольга Ивановна. — Не глупая…
— Потом на войне, — продолжал Мирон… — Я ведь и отступал, и в окружении был, и в партизанах воевал, и до Праги топал потом… И везде я ту силу в себе нес. Иду в строю… Перед глазами спины качаются. И вдруг полыхнет душа: да нет силы против этой!
Ольга Ивановна печально смотрела в окно. И Мирон уловил ее настроение, понял, что она опять думает о своей беде, о своей одинокой правоте, которую некому подтвердить.
Он вышел из-за стола, подошел, улыбнулся.
— Нам нельзя врозь, — сказал он. — У нас страна такая, особенная. Если каждый за себя — нам конец. А как вместе, могучей ист. Вот в чем сад. Чтобы никогда не были они врозь, гаврики наши.
Она благодарно улыбнулась ому.
Лепик помогал выводить из конюшни лошадей. Маленький рябой мужик, конюх, стоял в открытых дверях и почему-то на каждую выбегавшую лошадь замахивался:
— Ать-тя, зараза!
Лошади вскидывали головы, отскакивали вбок и отбегали к изгороди.
Лепик открывал стойла и выпускал лошадей. В крайнем стойле, в маленьком закутке лежал на соломе жеребенок с белой звездой па лбу.
Второй конюх, широкий плосколицый мужик, остановил Лепика:
— Его оставь… Этот не жилец. Надо бы забить…
— Что с ним? — спросил Лепик.
— А кто его знает? Хворь какая-то… Забить надо, а зоотехника нет, по закону списать.
— Отчего болеет-то? — никак не поймет и тревожится Лепик.
— Нутро слабое… Я так думаю. Или тоска…