Гостю Забалуев указал на табуретку возле стола, а сам, не садясь, начал рассказывать:
— Жарко нам, тыловикам, досталось тут. Ой, как жарко! Оставались одни бабы, старики да малые ребята… По моему характеру — лучше бы на фронт. С винтовкой в руках! В штыки! Или на коне — с шашкой на врага! А мне сказали: «Здесь обеспечивай!..»
Он подкреплял слова внушительными жестами. На его груди покачивались ордена и медали. Шаров знал: орден боевого Красного Знамени — за ликвидацию бандитских гнёзд в горах во время гражданской войны, «Знак Почёта» — награда последних лет.
— За хлеб получил! — Сергей Макарович тронул пальцами орден. — Представляли к Трудовому, а дали «Знак». И то на весь район — два ордена: мне да секретарю райкома. Остальным — медали.
— Знаю. — Павел Прохорович пристально посмотрел в кругленькие, глубоко запрятанные под нависшими дугами бровей, серые глаза Сергея Макаровича. — Я горжусь, что наша Катерина Савельевна получила медаль «За трудовую доблесть».
Катерина Бабкина во время войны заменила Шарова на посту председателя колхоза. Огнев многое слышал о Бабкиной и теперь, покрутив головой, заметил:
— Тут кто-то проморгал. Катерине Савельевне за одну гидростанцию следовало дать орден.
Забалуев сел и, сложив руки на стол, буркнул:
— По хлебосдаче, понимаешь, не дотянула.
— Но по другим статьям всех обогнала, — не унимался Огнев. — Я бы на твоём месте вопрос поставил в крае.
— А думаешь, я не говорил? — Сергей Макарович стукнул себя кулаком в грудь. — Да, может, она потому и в списке удержалась, что я замолвил…
Собеседники молчали.
Забалуев встал, вразвалку вышел из-за стола и, кивнув головой на двери, пригласил Шарова.
— Пойдём завтракать. У меня старуха пельмени стряпает. Пойдём, пойдём, — потянул за рукав; в сторону Огнева буркнул: —и ты, бригадир, приходи. За компанью.
Идя рядом с Шаровым, посетовал:
— Живём в одном районе, а друг у друга в гостях не бывали.
— Я — за дружбу, — отозвался Павел Прохорович.
— Вот и хорошо! Приезжай с жёнкой Новый год встречать. Затвердили?
— Благодарю. Но…
— Вот всегда так! Я, как говорится, иду навстречу, а ко мне — затылком…
— Мы направим делегацию.
— И на том спасибо. Мы тоже в долгу не останемся.
— Я мог бы съездить, — вызвался Огнев. — Мне, как бригадиру…
— Правление обсудит, — оборвал Забалуев и вернулся к разговору о празднике. — Первый раз после войны встречаем Новый год. Надо его уважить по-хорошему. И поглядим, у кого будет веселее! — Расхохотавшись, добавил: — У кого, как говорится, люди будут бровями пол подметать!
Шаров больше не проронил ни слова. И Огнев тоже замолчал. Светлые, как овсяная солома, туго закрученные усы его недовольно пошевеливались.
По дороге Сергей Макарович вспомнил, что не поинтересовался боевыми успехами гостя, хотя бы для вежливости, и теперь, у себя в доме, стал расспрашивать:
— Ну, как воевал? До каких мест дошёл?
— До самого Берлина, — сдержанно ответил Шаров.
— До Берлина?! Вот это здорово! Есть чем похвалиться! Ишь, сколько наград наполучал! Две, три, четыре… — Сергей Макарович подсчитывал ленточки. — Этак, чтобы все ордена и медали вывесить, тебе груди не хватит!..
Гость осматривал горницу. В переднем углу — большой, потемневший от времени, портрет Карла Маркса, засиженный мухами. Под портретом, казавшимся одиноким в этой комнате, как бы придавленным низким потолком из чёрных плах, на треугольном столике — голубой патефон.
— Премия за хлеб! Мы каждый год первыми выполняли план! Из всех первыми!.. Можно завести пластинку — хор Пятницкого. Я люблю проголосные песни! Ой, люблю!
— Как-нибудь в другой раз, — отговорил его Шаров и перекинул взгляд на громоздкий чёрный комод, на котором стояла гармошка с перламутровыми ладами.
— Сына ждёт! — объяснил Забалуев. — Семён-то у меня — первейший гармонист! Не слыхал?
— Не доводилось.
— Ну как же! На смотрах самодеятельной художественности выступал! Да-а!..
Сергей Макарович опять принялся расспрашивать гостя: в каком он звании демобилизовался? Какую зарплату получал в армии? Наверно, можно было и не думать о возвращении в деревню?
Шаров сказал, что не мог оставаться в кадрах — колхозники ждали его и писали ему едва ли не чаще, чем жена.
— Катерина Бабкина, наверно, строчила письма? От председательской должности хотела поскорее освободиться, хомут сбросить.
— Другие тоже писали. О жизни колхоза я знал всё. Бывало, в блиндаже закрою глаза и вижу: возят землю на плотину, ставят столбы на улицах, подвешивают провода!.. Когда получил сообщение: «Дали свет!» — товарищи меня поздравляли горячее, чем с первым орденом. Я вам скажу — письмо читали по всей дивизии! В армейской газете напечатали! Листовкой оттиснули и сбрасывали в немецкие тылы, чтобы русские люди могли прочитать: в такую войну в далёкой Сибири закончили строительство колхозной гидростанции!..