— Тост, — провозгласил Этно Аллен, один из партнеров Малькольма.
Он скорее был подпевалой у Малькольма. Подняв бокал, он дожидался, пока официанты быстро не обегут гостей.
— За Фоксвортов, — провозгласил он, — и особенно за их чудесную новорожденную, Коррин. Поздравляю всех с Рождеством и с Новым Годом.
— Ура, ура! — закричали присутствовавшие и опустошили бокалы.
Под звуки торжественного марша Малькольм обошел всех собравшихся, подняв дочь высоко к потолку.
Я прижала мальчиков к себе.
— Папа любит ее больше, чем нас, — сказал Мал. Он был очень чувствительным. Это давало мне надежду.
— Вам придется привыкнуть к этому, Мал, — сказала я и прижала сыновей к своей груди.
Я любила их беззаветно, и моей любви хватило бы и на троих детей. Никто не останется без внимания. Я поцеловала их и прижала к себе, пока мы втроем наблюдали за тем, как торжественно Малькольм обходит гостей, держа дочь на руках, словно маленького ангелочка, и при этом широко улыбался.
КОРРИН
С того самого первого Рождественского вечера Малькольм всегда подчеркивал, что его любовь к Коррин не имеет границ. Мальчики понимали это и очень переживали, а я пыталась утешить их и переубедить, повторяя, что все дети одинаково дороги родителям, и мы будем лелеять их, я и Малькольм, хотя ему было нелегко демонстрировать свою любовь к сыновьям. Я полагаю, что мальчики были действительно счастливы вернуться в школу, так неуютно им было ощущать ту шумиху, которую устраивал Малькольм из-за любого каприза Коррин. Вечерами он стал чаще бывать дома, хотя прежде он нередко засиживался в гостях. Он гулил и мурлыкал над Коррин, не забывая при этом воспитывать или ругать Мала и Джоэля. Мое сердце принадлежало сыновьям. Они были нежные, любящие и заботливые, терявшиеся от тех расточительных ласк, которые сыпались на дочь. Когда они уехали, я также решила уделить ей внимание.
Но Малькольм настоял на том, чтобы в доме осталась нянечка, приглашенная еще во время родов. Всякий раз, когда я пыталась взять малышку в руки, женщина ворчала за моей спиной, недовольная тем, как я обращалась с дочерью. Это возмущало меня.
Однажды утром, когда миссис Страттон кормила Коррин из бутылочки, я взорвалась.
— Я говорила вам много раз, что только я могу кормить малышку. Как вы смеете ослушиваться ме-ня.
— Мадам, — с ехидством возражала она. — Мне никогда не говорили, что я должна выполнять ваши приказы. Напротив, мистер Фоксворт наставлял меня, что это моя обязанность и даже составил для меня график всех процедур.
— Что? — я была ошеломлена. — Я хочу, чтобы вы немедленно покинули наш дом сегодня. В ваших услугах мы больше не нуждаемся.
— Я боюсь, что произошло непредсказуемое, миссис Фоксворт, — упорствовала миссис Страттон. — Когда мистер Фоксворт нанимал меня, мы договорились, что ребенок будет находиться под моим полным попечением Я просто взбесилась, но не хотела, чтобы моя злость навредила ребенку, а поэтому вышла из комнаты. Все утро я ходила по коридорам Фоксворт Холла, горя необузданной яростью и желанием перехватить инициативу у Малькольма.
Днем вновь я испытала удивление: прибыли декораторы. Это вновь решил Малькольм без моего согласия. Они прошли в соседнюю с моей комнату и начали обустраивать ее под детскую для Коррин. Именно Малькольм решил, что ей не следует находиться в детской наших мальчиков. Заказали новую мебель и потому, как рьяно начали свою работу декораторы, я поняла, что все должно было быть выполнено очень скоро. Малькольм не жалел средств для дочери, а мне было запрещено делать какие-либо замечания о цвете обоев и ковров, а также меблировке. Декораторы не считались с моим мнением, а порой просто не обращали на меня внимания.
Весь день я накапливала в себе гаев. Я пыталась найти Малькольма на работе, но он никогда не говорил со мной по телефону. В первые несколько недель после рождения Коррин он иногда звонил и спрашивал меня о ее самочувствии, но чаще беседовал с миссис Страт-тон. Если мне удавалось дозвониться, то мне обычно отвечали, что он на совещании или его нет на месте. Было бесполезно просить его перезвонить мне. Когда бы я не просила его об этом, он отвечал, что очень занят, и никогда не звонил.
Я ждала его у дверей библиотеки, когда он вернулся домой довольно рано в этот вечер. Он пришел бы и раньше, но по пути зашел в магазин детской одежды и закупил пять новых спальных комплектов для Коррин. Держа пакеты в руках, он светился счастьем, стремясь как можно скорее увидеть свое дитя.
Я была позабавлена тем, как он разговаривает с ней. Она словно должна была понимать его реплики, обещания, стремление сделать ее чрезвычайно образованной и воспитанной. Иногда, слушая его слова, обращенные к ней, я испытывала легкий озноб. Казалось, он всерьез считал ее своей матерью, которая выпила волшебный эликсир из кубка юности, и вновь стала младенцем. Он считал, что она была ребенком, но с умом взрослой, женщины, понимавшей все, особенно сказанное им.
— Малькольм! — окликнула я его, увидев, как он поднимается по винтовой лестнице.
Он часто вбегал по этим ступенькам, словно шестнадцатилетний мальчик, ведомый любовью, волшебной и всепоглощающей, охваченный поклонением этого ангелочка.
— Чего ты хочешь? — нетерпеливо потребовал он, недовольный моим присутствием.
Стоило ему лишь появиться в доме, как он устремлялся к Коррин, а когда она спала, он работал. Казалось, он совсем не замечал меня или смотрел сквозь меня, как будто меня и не существовало.
— Я хочу поговорить с тобой немедленно, — потребовала я. — Это не может ждать.
— Почему это не может подождать? — спросил он, сморщившись.
Он сжимал коробки в руках, не успев еще стряхнуть снег с плеч и спины. Белые снежинки таяли на его золотистых волосах, и они переливались на свету. Но ему это было все равно.
— Пожалуйста, задержись на минутку. Он даже застонал от нетерпения, но быстро подошел ко мне и положил пакеты на стол.
— Что? Какая срочность? — он встряхнул головой и сбросил оттаявшие хлопья снега с плеч.
— Я хочу, чтобы миссис Страттон немедленно покинула наш дом. Сейчас, Малькольм.
— Она — профессионал. Она — профессионал по уходу за новорожденными. Коррин с ней будет намного лучше.
— А разве ей плохо со мной? Я ее мать. Я — мать твоих сыновей.
— О, это — совсем другое дело, — ответил он, глядя на меня, как на идиотку, которая ничего не понимала.
— Как? Почему? — потребовала я.
— О, это совсем другое дело!
Он ненавидел, когда ему противоречили. Я понимала, что только здесь, в его собственном доме ему могли возражать. Никто из его коллег и думать не смел об этом. Ему доставляло горькую иронию то, что его собственная жена чаще других бросала ему вызов. В его отношениях к женщинам не было места уважению и равенству.
— Это — излишняя расточительность, — ответила я, встряхивая головой.
— Женщине, если она профессионал, быстро наскучит эта обстановка. Большую часть времени я буду заниматься…
— Ты ничем не будешь заниматься, — отрезал он. — Предоставь Коррин ей. Я ей плачу за то, чтобы выполняла мои инструкции; и пусть она их выполняет.
— Какие же ошибки допустила я в воспитании сыновей? — Я не собиралась отступать.
Если он собирался поставить меня в безвыходное и малоприятное положение, то же самое я уготовлю ему. Он словно не заметил моего вопроса:
— Какие ошибки, Малькольм?
— Ошибки. — Он усмехнулся. — Посмотри на сыновей.
— Что же в них плохого?
— Ты лучше спроси, чего в них нет плохого. Они слабы, ленивы, не интересуются бизнесом, миром, который дал им все. — Он обвел комнату широким, жестом. — Ты отравила их настолько, что они даже не могут находиться в моем присутствии.
— Это твоя вина, — перебила я. — Ты их терроризируешь.
— Потому что я предъявляю к ним требования, — продолжал он. — Я хочу, чтобы они стали мужчинами, а не маменькиными сынками. Мал по-прежнему бренчит на пианино, когда меня нет дома. И не спорь, — быстро добавил он, — а Джоэл, Джоэл… по-прежнему хрупкий и изнеженный, как девчонка.