— Я думаю, вы ещё не все собрались, некоторые остались. — И он обвёл нас всех глазами, и вопросительный взгляд его остановился с улыбкой на мне.
Я растерялся, и мы никто ничего не отвечали.
Не добиваясь от нас ответа, видя нашу застенчивость, он взял мелок и сказал:
— Мы сегодня заниматься не будем, а завтра, — и начал писать на чёрной доске буквы А, Б, В, Г, Д, Ж, — вот с завтрашнего дня мы так начнём учиться. А теперь пойдёмте, я вам покажу, где я живу.
Он отворил ещё комнату, взошёл и сел на кресло. Комната была менее тех комнат, где мы будем учиться. Но в ней были диваны, кресло, стулья, столы, бумаги, картины, какая-то «лебасторная» фигура, похожая на человека, висело ружьё, и какая-то плетёная сумочка, и много кое-чего, чего мы отроду не видали.
Всё это меня и нас всех интересовало.
— Вот тут я живу и ночую, — сказал весело наш учитель, улыбаясь на всех мило, как бы стягивая с нас покрывало застенчивости.
Такая безмолвная беседа с нашей стороны, похоже, затрудняла его: как вызвать от нас разговор?
Он начинал спрашивать у нас отдельно то у того, то у другого:
— Козлов, сколько тебе лет?
— Двенадцать.
— А что ты летом делал?
— Я-то?
— Да.
— Пахал, скородил.
— Это хорошо. Помогал отцу?
— Да, помогал. Он лешил,[8] а я запахивал.
— А ты, Макаров?
— И я пахал.
— А ты?
— И я пахал, скородил, лошадей стерёг.
Все оказались помощниками своих семей.
— Теперь я вас запишу, как звать и фамилии. — Взял перо, бумагу. — Ну, Морозов, Макаров, Козлов, Фоканов, Воробьёв, — и так далее. — Кажется, всех я вас записал, двадцать два человека. Завтра приходите пораньше. Будем учиться. Прощайте. Приходите. Я буду ждать.
Мы вышли из школы, прощаясь с своим дорогим учителем, обещаясь завтра рано приходить. Восторгу нашему не было конца. Мы друг другу рассказывали, будто как из нас кто не был, как он выходил, как спрашивал, как разговаривал, как улыбался.
— А ведь хороший он. А такой дюжой, гладкий и некрасивый. Борода чёрная, как цыганская. А волосы, как у нас, длинные, нос широкий. А как окинул нас глазами. Я сразу испугался. А как начал спрашивать да улыбаться, тут он мне понравился, и я будто перестал бояться. — Так рассказывал Кирюшка, и действительно, так все чувствовали.
— А в нём пудов, пудов, должно, будет, — заключил Макаров.
На другое утро мы как бы по сигналу собрались дружно… потянулись лентой по лестнице и взошли в знакомую комнату, прошли в другую, где были чёрные доски и где ещё не были смараны вчерашние буквы. Мы свернулись клубочком, тесно стояли около чёрной доски, посматривая на буквы. Тишина была мёртвая, никто не шептался между собой, каждый думал, что бог даст. Вдруг издали звонко, весело раздалось: «А, Б, В, Д». И частые шаги послышались по первой комнате. И к нам взошёл вчерашний знакомый, наш учитель, дюжой, чёрный.
— Здравствуйте. Все пришли?
— Все, — робкими голосами отвечали на вопрос его каждый за себя…
— Ну, теперь будем заниматься, начнём учиться. — Он взял мелок и написал все остальные буквы.
— Ну, теперь говорите за мной. — Затем взял палочку, которая служила указкой, и воткнул указкой в первую букву. — Ну, говорите за мной: а, бе, ве.
Переводя указку на другие буквы: ге, де, же, сделал запятую, поворачивая опять к первой букве.
— Это а, бе… — и так далее до отметки.
Мы тянули нараспев за ним, поначалу потиху, без голосу, но дальше усвоили голоса, громче и громче твердили за ним.
Каждому хотелось, чтобы и его голос был слышен, и мы до того распелись, что потеряли всё приличие, — сперва боялись даже взглянуть на Льва Николаевича, а то так разошлись, что его стеснили, и несколько рук держались за его блузу.
— Вот и прекрасно. Кто может повторить? Я буду спрашивать, — сказал Лев Николаевич, тыкая в первую букву указкой. — Это что?
У нас вышло замешательство, хотя знали и запомнили первую букву, но что-то оторвалось, будто боялись своего голоса.
— Вы забыли? Кто скажет из вас, кто помнит? — И свой взгляд он перевёл на доску. Он понял нас, что взглядом мешает нашему ответу.
В этот момент я пропищал как бы не своим голосом, а будто чьим-то чужим, скороговоркой:
— А.
За мною дружно потянули все.
— Так, хорошо. Дальше. Это что?
Опять заминка. Я опять тявкнул, но неправильно:
— Би.
За мною послышались голоса:
— Бе.
Я, как выдачка изо всех, за ошибку свою почувствовал стыд. От зоркого глаза мой стыд не ускользнул. И вот мне уже представилось наказание.