— Vierkleur[46], — пояснил Магнус, проследив направление моего взгляда. — Флаг Трансвааля.
— И вы его не снимаете? — Вывешивать иностранные государственные флаги было запрещено еще год назад, чтобы предотвратить вздымание красных китайских знамен сторонниками Малайской коммунистической партии.
— Сперва меня пришлось бы пристрелить.
Магнус не снял обуви, прежде чем зайти в дом, и я последовала его примеру. Стены прихожей были выкрашены белым, желтые доски пола маслянисто поблескивали под лучами вечернего солнца, лившимися в окна. Мое внимание привлек ряд картин на стене в гостиной, и я решила взглянуть на них поближе. Горные пейзажи, бесплодные, протянувшиеся до горизонта…
— Фома Бэнс[47]. А вот те литографии с хинными деревьями — это Пьерниф[48], — разъяснил Магнус, заметно польщенный моим интересом. — С Мыса.
В рамку вплыло чье-то отражение, и я повернулась навстречу китаянке лет под пятьдесят, седые волосы которой были скручены в пучок на затылке.
— Моя Лао Пуо, Эмили, — произнес Магнус, целуя жену в щеку.
— Очень рады видеть тебя у нас, Юн Линь, — поприветствовала та. Свободная бежевая юбка скрадывала очертания ее тонкой фигурки, на плечах — красный жакет.
— Где Фредерик? — спросил Магнус.
— Не знаю. Наверное, у себя в бунгало, — ответила Эмили. — У нашей гостьи усталый вид, Лао Кун. У нее был долгий день. Перестань хвастаться своим домом и проводи ее в ее комнату. Я уезжаю в медпункт: жену Муту укусила змея.
— Ты вызвала доктора Йео? — спросил Магнус.
— Конечно же, лах. Он уже едет. Юн Линь, мы поговорим попозже.
Она кивнула мне и ушла.
Магнус повел меня по коридору.
— Фредерик — ваш сын? — спросила я: не могла припомнить, чтобы что-то слышала о нем.
— Мой племянник. Он капитан Родезийских африканских стрелков.
Дом был наполнен напоминаниями о родине Магнуса: крашенные охрой ковры, сотканные каким-то африканским племенем, хрустальная ваза с торчащими из нее иглами дикобраза, массивная, фута в два[49] длиной, бронзовая скульптура леопарда, преследующего невидимую добычу. В восточном крыле задней части дома мы миновали комнатушку, немногим больше кладовой для белья. Половину узкого стола в ней занимала рация.
— Вот так, — указал на нее Магнус, — мы поддерживаем связь с другими фермами. Завели мы их после того, как К-Ты стали слишком часто срезать наши телефонные линии.
Моя комната была последней по коридору. Стены — и даже пластиковые выключатели — были выкрашены белым, и на несколько секунд мне представилось, будто я снова в Ипохской городской больнице. На столе стояла ваза с цветами, каких я прежде никогда в тропиках не видела — кремово-белые, напоминающие формой раструб фанфары. Я потерлась запястьем об один цветок: его лепестки казались бархатными.
— Что это за цветы?
— Лилии ароидеи. Мне прислали клубни с Мыса, — сообщил Магнус. — Они здесь хорошо приживаются. — Он поставил мой чемодан у комода из тикового дерева и спросил: — Как твоя мама? Улучшения есть?
— Она ушла в свой собственный мир. Полностью. Больше даже не спрашивает меня о Юн Хонг.
Меня это в какой-то мере радовало, но об этом я ему не сказала.
— Тебе следовало бы после войны сюда приехать, здоровье восстановить.
— Я ждала ответа из университета.
— Но работать в Трибунале по военным преступлениям… после того, что с тобой случилось?!
Он покачал головой:
— Удивляюсь, как только отец тебе позволил.
— Всего три месяца-то и работала.
Я помолчала, потом сказала:
— За всю войну у него не было ни единой весточки обо мне или о Юн Хонг. Когда он меня увидел, то не знал, что со мной делать. Я была для него призраком.
То был единственный раз в моей жизни, когда я видела отца плачущим. Он так сильно постарел… Однако, если разобраться, и я тоже. Мои родители уехали с Пенанга и перебрались в Куала-Лумпур. В новом доме он, прихрамывая (чего до войны никогда не было), привел меня на второй этаж, в комнату моей матери. Моя мать меня не узнала и повернулась ко мне спиной. Через несколько дней она вспомнила, что я ее дочь, но всякий раз, завидев меня, принималась расспрашивать о Юн Хонг: где она, когда домой придет, почему до сих пор не вернулась? Довольно скоро я стала испытывать жуткий страх, навещая ее.
— Мне было лучше, когда я уходила из дома, когда была занята чем-нибудь, — сказала я. — Отец чувствовал то же самое, хотя и не признавался в этом.
46
Vierkleur, вирклёр (четырехцветный,
47
Фома Бэнс — английский художник и путешественник (1822–1875). Участвовал в экспедициях по исследованию Африки в бассейне реки Замбези и северной Австралии, где его именем названа одна из рек.
48
Якобус Хендрик Пьерниф (1886–1957) — художник-пейзажист, признанный лучшим из южноафриканских старых мастеров.