– А ты во всех был?
– Да что ты! – воскликнул он. – Это же невозможно. На то, чтобы даже просто заглянуть туда, уйдет целая жизнь. Но оттуда иногда приходят, как бы это выразиться, дипломатические миссии, поэтому кое-где я бывал с ответными визитами.
– Ты? – обалдела Ева.
– Обратная сторона жизни царевича, – театрально вздохнул Никита, и Ева сообразила, что он вправду царевич.
– Прикольно, – вырвалось у нее.
– Да не. Не очень на самом деле. Большинство из этих государств всеми силами пытаются заручиться поддержкой моего отца. И в идеале породниться.
– О-о-о, – протянула Ева. – Тебе приходится отбиваться от невест?
Вопросительная интонация получилась не специально. Правда! Никита поморщился.
– В основном доставалось братьям. Я вовремя свалил в твой мир.
Он ответил вполне спокойно, и Ева медленно, стараясь случайно ничего не спросить, предложила:
– Давай я буду просто говорить сейчас, а ты подтверждай то, что сможешь. Мне просто очень не хочется, чтобы ты снова меня избегал, – честно сказала она.
Никита несколько секунд на нее смотрел, а потом слегка улыбнулся. Ева, оказывается, скучала по его улыбке.
– Насколько я поняла, лунный свет есть только в Тридевятом царстве. Наверное, с его помощью можно колдовать не только в этом и нашем мире, но и в других.
Она говорила утвердительно, но Никита все равно отреагировал:
– Колдовать волшебник может и без лунного света. Просто с ним это в разы легче. Сама говоришь, что в гостях у моего дядюшки могла летать.
– А ты умеешь летать? – с любопытством спросила Ева и тут же хлопнула себя по губам.
Никита с усмешкой покачал головой и спустя секунду приподнялся в воздух сантиметров на двадцать. Чуть повисел и плавно опустился на сиденье. При этом он даже не изменил позы: как сидел, закинув ногу на ногу, так и остался сидеть.
– Ух ты! У тебя получается даже здесь! – восхитилась Ева, и сын Кощея рассмеялся.
По его смеху она, оказывается, тоже скучала.
– Где «здесь», Ева? Это максимально волшебный мир. Волшебнее только подземное царство, потому что туда уходит лунный свет. Я могу здесь летать, менять форму и даже становиться на время невидимым.
– Только не нужно демонстрировать, пожалуйста, – взмолилась Ева, представив, что Никита сейчас исчезнет и она останется в этих санях одна в темноте.
– Как скажешь, – развеселился он.
– А что ты подразумеваешь под словами «менять форму»? Ты умеешь в кого-то превращаться?
– Ну да. Как и любой из нас. Обычно в детстве выбираешь пару любимых форм. Во взрослом возрасте сложно превращаться в кого-то нового: нужно привыкать к новому телу, аэродинамика опять же.
Ева потрясенно покачала головой. Как у него в одном предложении сложились понятия «новое тело» и «аэродинамика»? В ее понимании это были просто два параллельных мира, и семестр в школе при РАВ пока этого не изменил.
– А это всегда птицы? Раз аэродинамика.
– Нет, конечно. Просто полет – быстрая возможность куда-то добраться без использования артефактов. И ты опять задаешь вопросы.
– Ну прости. Просто тут так интересно.
– Конечно, интересно. Это ведь волшебный мир. Это как игромана пустить в магазин компьютерных игр или сладкоежку в магазин шоколада.
– Ну и сравнения у тебя. Это все мелко, а волшебство…
– Стоит того, чтобы ради него всем пожертвовать? – неожиданно серьезно спросил Никита, и Ева внимательно на него посмотрела.
Он больше не улыбался и выглядел старше. А еще задавал очень неудобные вопросы. Значит, вот как они все себя чувствуют в ее присутствии?
– Еще недавно я бы сказала да. А потом история с Блудом меня кое-чему научила. Я поняла, что…
– Зачем ты это сделала? – перебил ее Никита, подавшись вперед. – Я не могу перестать об этом думать. Мне казалось, что ты мечтала стать волшебницей.
– Мечтала, – откликнулась Ева.
– И отдала саму возможность колдовать ради того, чтобы спасти незнакомое тебе существо, которое, на минуточку, само вляпалось в неприятности!
Никита говорил с жаром, как о чем-то очень личном.
– Я тогда подумала, что волшебство должно служить добру. А иначе какой в нем смысл?
Он откинулся на спинку сиденья и медленно произнес:
– У волшебства много смыслов. А служение добру – очень размытое понятие. Кто определяет, что такое добро, а что зло?
– От добра должно быть хорошо, – упрямо сказала Ева.
– Кому?
– Да всем!
– Так не бывает, солнце, – в голосе Никиты слышалось снисхождение. – Всегда будут те, кому плохо.