— Сами посудите: раньше вы считали, что у вас замечательная память, но нет дара предвидения. Теперь, надо полагать, все наоборот. И тому есть логическое объяснение. По нашу с вами сторону Гималайского перевала жизнь будет стремиться к забвению. Плохая память (или полное ее отсутствие) будет считаться положительным качеством, а способность предвидеть будущее, думаю, вам всегда пригодится.
Хауэс обвел вызывающим взглядом остальных, как бы приглашая присоединиться к его негодованию:
— Гляньте-ка, каким пророком воображает себя наш профессор!
— Вы ошибаетесь, капитан, — спокойно отозвался Силверстон. — Мне известно только, что мы сейчас ставим точку в конце великой эры, когда люди жили в свете истины. Наши потомки — вплоть до каменного века — так и кончат свою жизнь в заблуждении. Нет, я не пророк, я просто последний человек на земле, кто еще помнит правду. И поэтому для меня так ужасна мысль о том, что мне придется провести годы в изгнании до тех пор, пока я сам не забуду то, что уже забыли остальные, а потом уверую в ложную теорию Уинлока, а еще позднее проведу молодые годы, восхищаясь стариком Фрейдом!
В тот момент в его речи и облике и вправду появилось что-то трагическое и вместе с тем вызывающее глубокую симпатию. Как бы там ни было, Энн и Буш принялись сочувственно подбадривать его. Хауэс же, потеряв надежду переспорить Силверстона, сделал отчаянную попытку переманить на свою сторону Борроу.
— Уже темнеет. Пора бы нам покинуть это жуткое местечко. Если мне преподнесут новую порцию белиберды, у меня, уж будьте уверены, зайдет ум за разум. А вы-то что об этом думаете, Борроу? Кажется, вы с Бушем сначала ударили в литавры и барабаны, а теперь что-то примолкли. Мне кажется, вам не по себе.
— Не совсем. Кажется, мне по душе все, что говорит Норман, хотя не знаю, как со всем этим жить… Но вот что не дает мне покоя: зачем нужно было сознанию надевать на верное восприятие действительности искажающие очки?
— Ага! Силверстон и вправду не сумел этого объяснить. Что скажете, Силверстон?
Все обернулись к профессору. За его спиной поднималась плотная стена дымчатых силуэтов, но среди них Буш вдруг уловил движение совсем не призрачное. И вот из-за скалы выскочила человеческая фигура, и Буш мгновенно узнал чужака. На нем было все то же серое пальто и цилиндр — маскарадный костюм Букингемского дворца, совершенно здесь неуместный. Ну да, то был Гризли, убийца-профессионал!
Гризли немедленно приступил к выполнению привычной работы: навел на свою жертву пистолет. Буш не стал медлить; выхватив украденное у Хауэса оружие, он заорал остальным: «Ложись!» и спустил курок.
Но он уже понял, что опоздал: воздух у его щеки громко взорвался, когда из черного дула пистолета Гризли вырвалась лазерная игла.
Буш, промахнувшись, выстрелил снова. Но убийца быстро растворялся в воздухе под действием КСД, спеша скрыться в потоках времени. Луч Буша задел его правое плечо, он пошатнулся, начал клониться к земле, но в следующий миг исчез. Возможно, его, как потерявший управление корабль, в бессознательном состоянии снесло вниз по энтропическому склону к самому его подножию — к моменту распада Земли.
Вмиг забыв о Гризли, Буш обернулся — и увидел Силверстона, умирающего на руках у Энн. Хауэс рвал и метал:
— Ах, какой я кретин! Какие мы все… Это все вы виноваты, Буш, — вы стянули у меня пистолет! А как я мог уберечь Силверстона с пустыми руками?! Не умеете стрелять — так не беритесь!! Подумать только, Гризли достал нас даже здесь! Хотя это можно было предвидеть.
— Вы сами не прикончили Гризли во дворце, вот и пеняйте теперь за себя, — огрызнулся Буш. Он не сводил глаз с Силверстона — тот уже перестал дышать. Буш подумал, какой это был замечательный и загадочный человек.
Борроу привел его в чувство, рванув за рукав:
— Эдди, смотри-ка, к нам снова гости!
Буш усилием воли стряхнул с себя тягостные мысли и обернулся.
Леди-Тень выступила из слитной сумрачной толпы и стояла сейчас в шаге от Борроу. Она властно подняла руку — и вдруг материализовалась, сделавшись существом из плоти и крови. И ее первый взгляд был обращен на Буша.
— Стало быть, вы способны полностью воплощаться в нашем времени? — изумился Буш. — Но почему тогда никто из вас не остановил Гризли?! Вас здесь сотни — так какого черта вы…
Она прервала его, указав на неподвижное тело Силверстона и впервые подав голос:
— Мы собрались, чтобы присутствовать при рождении великого человека.
VIII. Распад
Она оказалась удивительно обаятельной женщиной. Буш дал бы ей не больше двадцати пяти. Ясные серые глаза чуть поблескивали, полуночно-черные волосы волнами спускались на плечи. Но особенно всех поразила исходившая от нее энергия и властность.