Потом снова последовала пауза, после чего он сказал, что ему пора идти и он свяжется с ней по Интернету.
— Почему вы не настояли на своем и не выяснили адрес его кабинета? — продолжал я. — Могли бы сделать еще одну попытку, а не сдаваться сразу.
— Я решила, что это не столь важно, ведь мы все равно организовали за ним слежку.
— А вы не допускали возможности, что он оторвется от наших людей и исчезнет? Собственно, так оно и произошло.
Увы, хотя мне смертельно не хотелось в этом признаваться. Выйдя из музея, Тус сел в метро на станции Чаринг-Кросс, и там агенты из-за стечения неблагоприятных обстоятельств потеряли его.
Ребекка наконец подняла на меня глаза.
— А еще существует вероятность, что он солгал, — проговорила она. — Что он вовсе не врач.
— И значит, не стоит тратить время и задавать ему бессмысленные вопросы? — поинтересовался я язвительно. — Ну да, куда лучше начать с ним флиртовать.
Ребекка снова опустила глаза в пол, и я с удивлением заметил, что она покраснела.
— Сержант, что вы думаете о Себастьяне Тусе?
— В каком смысле, сэр?
Она что, издевается надо мной?
— Я хочу знать, нравится ли вам Себастьян Тус.
— Нравится? — недоверчиво повторила Ребекка.
— Да, нравится. Вы вели себя с ним, как глупенькая девочка на первом свидании. Да еще этот дурацкий мечтательный вид, который у вас появляется при одном упоминании о Тусе.
Гнев исказил прекрасные черты Ребекки.
— Это уже слишком! — сказала она и выбежала из моего кабинета.
Я преувеличивал и сам отлично это знал. Во всем виновата ревность: ведь мне и правда показалось, что Себастьян Тус очаровал Ребекку. Я и сам понимал, что подозрения мои беспочвенны. Она — полицейский, выполняющий свою работу, а он — в лучшем случае чокнутый, который вообразил себя реинкарнацией человека, жившего пятьсот лет назад, в худшем — убийца. Но мне не удавалось отделаться от ревнивых мыслей.
В тот вечер, вернувшись домой перед визитом к Бренде, я прочел еще одну главу из истории Алейт ван дер Меервенне. В продолжение темы ревности. Я был в ужасе и одновременно восхищен. Теперь, получше узнав о мире, в котором жил Босх, я понимал, что события, описанные в рукописи, не только правдоподобны, но и правдивы. Автор играл, представляя себе частную жизнь художника и его жены. Это было художественное повествование, а не научная биография, создатель текста доверял полету фантазии, а не копался в архивах. Цель произведения была чисто развлекательная. И все же я не мог отделаться от ощущения, что тут кроется что-то еще.
13
Алейт
Хертогенбос, декабрь 1504 года
Алейт вошла в мастерскую в сопровождении своей собачки Марго, хотя и знала, что мужу это неприятно, и своей новой компаньонки, старой угрюмой госпожи ван Осс. Последняя тоже раздражала Йероена, и он не делал тайны из своего презрения к ней.
Госпожа ван Осс переехала в августе, и уже скоро стало понятно, что им с Йероеном не ужиться вместе. Но Алейт это не беспокоило. Она выбрала новую компаньонку именно потому, что эта женщина являла собой полную противоположность Агнес.
Йероен вышел навстречу жене с улыбкой, которая погасла при виде госпожи ван Осс, державшей на руках Марго.
— Я рад, что ты вышла из дома. — Муж ласково обратился к Алейт.
После смерти Агнес он стал относиться к жене с большей заботой. Долгая агония девушки стала тяжелым испытанием для нервов Алейт. Сначала она заболела — тяжелая лихорадка истощила ее силы, — а потом, выздоровев, больше месяца соблюдала строгий траур и не покидала своей комнаты, где просиживала целыми днями, глядя в пустоту. Йероену потребовалось все его терпение, чтобы вывести жену из состояния апатии. Понемногу она вернулась к повседневным занятиям.
Взять в дом госпожу ван Осс было импульсивным решением, и Алейт вскоре раскаялась в нем, но уже не могла ничего изменить. Женщина была ее дальней родственницей, старой девой без средств к существованию, происходившей из богатой семьи и хорошо образованной. Именно из-за последнего она показалась Алейт идеальной компаньонкой. К сожалению, у дамы имелся один недостаток: ей повсюду мерещились дьявольские козни. Йероен страшно злился оттого, что приходится жить под одной крышей с тупицей — так он ее называл, — которая единственным смыслом своего существования сделала борьбу с грехом.