— Что вы имеете в виду под странным поведением?
— Прислуживая за столом, он пялился на господина Торки, словно никогда не видел, как люди едят. Хозяину это досаждало. А когда к нему приходили в гости женщины, Хасельхофф не сводил с них глаз, и положение становилось щекотливым.
— Женщины? Любовницы Торки?
— У господина Торки нет никаких любовниц. — Домоправительница бросила на меня полный возмущения взгляд.
— Он гей?
Патрисия Хойл вытаращила глаза.
— Конечно, нет!
— Тогда почему вы говорите, что он не встречается с женщинами?
— Я этого не говорила. Господин Торки дважды разводился. Вот уже год как у него новая подруга.
— Актриса?
— Не знаю, как это связано с вашим расследованием. Нет, она не актриса. Она искусствовед.
Вероятно, эксперт по Босху, подумал я с иронией.
— Эта подруга сейчас с Торки в Вашингтоне?
— Да.
— Помогает ему изучать ту таинственную картину?
— Я уже сказала вам, что ничего не знаю о картине.
— Вернемся к Яну Хасельхоффу. Двадцать первого апреля он вышел из дома и не вернулся. Через два дня, двадцать третьего апреля, вы заявили о его исчезновении. Верно?
Патрисия Хойл кивнула.
— Вы сообщили господину Торки о его исчезновении?
— Разумеется.
— И что он сказал?
Домоправительница какое-то время колебалась, затем ответила:
— Что так лучше. Хасельхофф ушел сам, избавив нас от необходимости его увольнять. Я сама обратила внимание господина Торки на то, что молодой человек оставил в доме все свои вещи. А также деньги и паспорт. Я настояла на том, чтобы сообщить в полицию.
— Вы подумали, с ним что-то случилось?
— Очевидно, что Хасельхофф ушел не по своей воле, иначе он взял бы хотя бы паспорт.
— Сколько человек живет в доме?
— Включая прислугу?
— Разумеется.
— Двенадцать. Господин Торки, его секретарь, пятеро слуг, четверо телохранителей и я.
— Подруга господина Торки не живет с ним?
— Как правило, нет. Она живет в Лондоне. Иногда приезжает погостить на уик-энд.
— Двадцать первое апреля была суббота. Она приезжала?
— Да.
— Как они с господином Торки провели день?
— Как обычно в выходные: встали поздно, позавтракали на террасе, читали газеты, гуляли в парке.
— Больше ничего?
Патрисия Хойл покачала головой.
— Веселенькие выходные!
Она оставила мои слова без комментариев.
— А вы чем занимались в ту субботу? — спросил я.
— Чем и всегда. Я домоправительница. В мои обязанности входит следить за всем как следует. Когда я говорю «все» — это значит действительно все: от меню до отопления.
— Вы же не все время заняты. Наверняка у вас бывают свободные минуты.
— Два часа после обеда, обычно в это время я отдыхаю в своей комнате.
— Одна?
Она взглянула на меня с насмешкой и сухо ответила:
— Всегда.
— Следовательно, двадцать первого апреля вы весь день трудились, кроме двух часов после обеда, которые провели, закрывшись в своей комнате. А что вы делали вечером?
— Мой рабочий день в этом доме заканчивается примерно в одиннадцать. Разумеется, если нет гостей. К этому времени я обычно устаю и иду спать.
Я еле подавил смех. Патрисия Хойл говорила о себе как о старой домоправительнице времен королевы Виктории, усердной и безупречной. Однако этот образ шел вразрез с ее сногсшибательной внешностью и вызывающей одеждой. Кто же она на самом деле?
— Итак, подведем итог, — сказал я. — Двадцать первого апреля вы работали до одиннадцати вечера, а потом, смертельно устав, сразу же пошли спать.
Патрисия Хойл кивнула.
— Когда вы в последний раз видели Яна Хасельхоффа?
— Утром двадцать первого апреля за завтраком, в столовой для прислуги. Я вошла туда около семи часов, он сидел за столом.
— Вы завтракали вместе?
— О нет. Я ем одна, — возмущенно сказала она.
Ну конечно, эта дама не водится с плебеями.
— Что же вы делали в столовой?
— Искала шеф-повара. Нужно было внесли кое-какие изменения в меню дня.
— Какие изменения?
Домоправительница замерла. Однако когда она отвечала, голос ее звучал спокойно:
— Господин Торки не одобрил того, что на обед я выбрала в качестве десерта саварен с карамелью. Мне пришлось сообщить повару об этом решении.
— А что не устроило господина Торки в саварене с карамелью?