– Я не знаю, – говорит он, и его голос подрагивает. – Никто из древ-них не знает, потому я хочу идти за ответами к людям или оркам. Адития уже пыталась лечить подобное подобным, как это принято у людей, но она ведь ничего не знает про эти способы. Ей известно не больше того, что говорят торговцы людей на наших дорогах, а торговцы не занимаются лечением, потому их слов недостаточно. Нужно узнать больше, но нельзя узнать больше, оставаясь здесь. Потому я пойду за ответами туда, где они могут быть. Адития не хочет меня отпускать, но.
Понятно, что «но»: когда Джа’кейрус получит взрослое имя, Старейшая не сможет ему запретить. А за две головы агонгов он получит очень сильное взрослое имя, с которым сможет совершить действительно важные вещи, и все со-родичи будут знать это.
Некоторое время я сижу, пытаясь уложить всё услышанное в голове. И я тоже хочу искать ответы! Как можно оставаться и продолжать делать всё то же, что прежде, если в это время наши Древа убивает гниль, а кто-то может знать лекарство от неё?
Задумчиво постукиваю хвостом по траве. А как можно уйти, когда со-родичам требуется каждая пара рук, каждый лук, рогатина, меч?…
Ох, нет, не представляю, как Джа’кейрус может уйти от Древа, от теплого озера, Дар-Тэи, семьи и всего, чем мы живём!
Мы даже толком не знаем, какой он – мир за пределами Озёрного края. У нас есть только слова торговцев и сказания Старейших. Но мы не знаем, что происходит с древ-ними, которые уходят отсюда. Никто из тех, кто осиротел и покинул родные озёра, не вернулся назад – то ли остальной мир оказался настолько хорош, то ли плох до того, что хуже просто некуда.
Я хочу задать Джа’кейрусу много вопросов, но он вдруг подскакивает, оборачивается, орёт что-то невразумительное и хватает свой лук. Я тоже оборачиваюсь.
Агонги уже почти достигли нашего холма, их пять или шесть, они несутся молча, пригнув головы, а увидев, что обнаружены, разражаются рёвом и воем. Джа’кейрус выпускает одну за другой три стрелы, но лишь одна достигает цели, застревает в лапе ближайшего зверя. Это его замедляет, но и только-то. Джа’кейрус поднимает копье, я выхватываю меч, но мы знаем, что это без толку, агонгов много.
Наше Древо не может лишиться сразу двух воинов, в отчаянии думаю я, но этих зверей нам не победить, они не прыгнут в яму, они уже забирают на обходную тропу…
Я всовываю меч в ножны, хватаю Джа’кейруса за руку и тяну к яме. Он сначала выдергивает руку, и его красно-коричневые глаза становятся рубиновыми от ярости. Потом он понимает, и мы вместе спускаемся вниз, как можно быстрее, и отступаем подальше от края, стараясь не оцарапаться об отравленные колья.
Звери уже наверху, они заглядывают вниз и сердито рычат, над нами клацают оскаленные пасти, взрывают землю мощные лапы, летят во все стороны хлопья пены. Агонги видят мертвых со-родичей, висящих на кольях, и это злит их до безумия.
– Вниз! – кричит мне Джа’кейрус, и я, опираясь на ножны, устраиваюсь на земле между кольями. Он делает то же самое.
Ужасное положение, всё моё существо протестует против того, чтобы смирно сидеть на дне ямы, меж отравленных кольев, рядом с убитыми агонгами, и сносить ругань их со-братьев. Но я знаю, что ничего более мы не в силах сделать, Джа’кейрус даже из лука стрелять не может, а впрочем, он оставил лук на холме. Шестеро агонгов – на пороге настоящего бешенства, в каком зверь летит вперед, не разбирая дороги и не щадя себя, и причиняет ужасные разрушения до того, как будет убит. Если они переступят этот порог, то начнут прыгать в яму, и тогда…
Но наше Древо не может лишиться двух воинов разом, потому мы сидим, скрючившись, среди кольев и ждем, когда агонги прекратят лютовать наверху.
Солнце заходит, снаружи быстро темнеет, и становится еще хуже, потому что звери чуют нас прекрасно, а мы их толком не видим – только тени, которые мотаются туда-сюда вдоль края.
Потом долго-долго тянется эта темнота, мелькание черных пятен в ней, рычание и ворчание, холод и твёрдость земли, занемение ног и хвоста, невыразимое желание сменить положение тела и невозможность сделать это, а потом появляются звезды, и ворчание наверху затихает.
Мы еще ждем – вдруг агонги отошли и затаились, мы вслушиваемся в тишину, и нам всё время кажется, что в ней что-то ворочается. Звёздное серебро посыпает блёстками шерстинки на шкурах мертвых зверей, висящих рядом с нами на кольях, и от этого кажется, что они тоже шевелятся.
– Ушли, – решает наконец Джа’кейрус.
Мы медленно поднимаемся, пошатываясь в темноте между кольями на затекших ногах, подбираемся к краю ямы и, подсаживая друг друга, разглядываем окрестности. Агонгов не видно, никаких звуков не слыхать, кроме обычного ночного шороха трав, и мы в конце концов выбираемся из ямы.