События развивались невиданными темпами. На фоне сообщений западных информационных средств о движении иракских войск к саудовской границе Европейское сообщество и Япония вслед за Соединенными Штатами наложили экономические санкции на Ирак, а Советский Союз и Китай приостановили все поставки оружия. 6 августа экономическая петля вокруг Ирака затянулась еще туже, когда Совет Безопасности предпринял еще одну меру – резолюцию № 661, накладывающую экономические санкции и эмбарго на поставки оружия в Ирак. На следующий день Турция отключила иракский нефтепровод, проходящий по ее территории.
Саддам оказался в ловушке. Для него вторжение в Кувейт не было личным капризом или элементарной алчностью. Это была мера, обусловленная крайней необходимостью, отчаянной ставкой для пополнения необходимых финансовых ресурсов, от наличия которых зависело политическое будущее Хусейна. Это было существенно для его выживания, и, таким образом, с его точки зрения, это действие было оправданным. Более того, он предпринял все необходимые меры предосторожности, чтобы свести к наименьшему минимуму риск от того шага: он снова и снова предупреждал Кувейт, чтобы тот прекратил свой «экономический заговор против Ирака». Он даже хотел получить и, как ему казалось, получил, «зеленый свет» от Соединенных Штатов.
И теперь совершенно неожиданно его план сорвался. Он думал, что подготовил простую, всем понятную операцию, а оказался в ужасном положении. Это уже не было конфликтом между Ираком и Кувейтом, но смертельной враждой между Ираком и почти всем мировым сообществом. Саддам думал, что обеспечивает свою устойчивость в обозримом будущем, и вдруг понял, что наступила самая опасная стадия в его карьере. Начиная с этого момента, вся его энергия будет направлена на одну-единственную цель: выползти невредимым из этой последней трясины, в которую он сам себя погрузил.
Даже беглый взгляд на политическое прошлое Саддама обнаруживает, что его инстинктивная склонность при столкновении с серьезным сопротивлением – скорее примирение, чем конфронтация, скорее уменьшение напряженности, чем нагнетание ее. Не была исключением и его первоначальная реакция на наращивание международного давления после вторжения в Кувейт. Хоть он и угрожал превратить Залив «в кладбище для тех, кто собирается совершить агрессию», он очень старался подчеркнуть временный характер интервенции Ирака, повторяя обещания вывести иракские войска, «как только положение успокоится, и тиски зла над арабским Кувейтом расслабятся».
Более того, не прошло и 36 часов после вторжения, как иракская общественность узнала, благодаря сообщению СРК, что их доблестные вооруженные силы исполнили «свой честный национальный и панарабский долг» по защите Кувейта и их вывод из эмирата должен начаться 5 августа, «если не возникнет угрозы безопасности Кувейта и Ирака». Это поспешное заявление было продиктовано глубоким беспокойством, что ярко показывало резкое отрицание того, что решение вывести войска последовало в ответ на «пустое высокомерие, проявляемое здесь и там заинтересованными сторонами, чьи мнения нам совершенно безразличны»; из иракского предупреждения было также видно, что «любой напавший на Кувейт или Ирак будет встречен с решительностью и рука его будет отрублена от его плеча». 5 августа Ирак объявил, что вывод войск начался.
Особый упор в примирительной кампании Саддама делался на отрицании какой бы то ни было возможности акта агрессии со стороны Ирака против Саудовской Аравии.
– Некоторые информационные агентства поместили вымышленные сообщения о том, что они называют приближением иракских войск к саудовской границе, – говорилось в официальном сообщении. – Ирак категорически отрицает эти сфабрикованные сообщения. Верх тенденциозности смешивать Саудовскую Аравию, братскую страну, с которой у нас нормальные сердечные отношения, и Кувейт.
Это сообщение было быстро доведено до глав арабских государств, особенно Египта и Саудовской Аравии, высокопоставленными официальными лицами. Что еще важнее, оно было прямо передано президенту Бушу в устном сообщении от Саддама Хусейна, переданном во время встречи с американским поверенным в делах в Багдаде Джозефом Уилсоном 6 августа.
Во время этой встречи Хусейн был гораздо любезнее, чем во время своего воинственного разговора с госпожой Гласпи двумя неделями раньше.
– Ирак твердо решил уважать законные международные интересы Соединенных Штатов на Ближнем Востоке, – сказал он мистеру Уилсону, – и заинтересован в установлении нормальных отношений с Соединенными Штатами на основе взаимного уважения. Охарактеризовав сообщения о расположении войск вдоль саудовской границы как вымысел, направленный на создание «предлога, чтобы вмешаться к дела региона и оправдать агрессию против Ирака», он уверял своего собеседника, что у Ирака совершенно не было никаких недобрых намерений по отношению к Саудовской Аравии, с которой он связан договором о взаимном ненападении.
Ни уверения Саддама, ни якобы начавшийся вывод иракских войск из Кувейта не произвели впечатления на администрацию США. Наоборот, в чрезвычайном телевизионном обращении к американскому народу ранним утром 8 августа президент Буш объявил о своем решении согласиться на просьбу Саудовской Аравии и отправить американские войска в пустынное королевство, чтобы защитить его от близящегося иракского нападения. Обозвав Хусейна «агрессивным диктатором, опасным для своих соседей», Буш определил четыре основных принципа своей политики: немедленное, безоговорочное и полное удаление Ирака из Кувейта; восстановление законного кувейтского правительства; обеспечение безопасности и стабильности в Заливе и защита американских граждан за рубежом.
Намерение Америки предпринять самые решительные действия и заняться восстановлением довоенного положения заставило Саддама сместить стратегию. Немедленный вывод войск из Кувейта уже не имел смысла. Вывод после установления «либерального режима» в Кувейте, который обеспечил бы экономические и стратегические интересы Ирака – это было одно, но безоговорочный отход под давлением Америки был бы признанием слабости и поражением, которого Саддам не мог себе позволить. Потерять лицо в такой ответственный момент, особенно под влиянием «неверной» западной державы, было бы полной самодискредитацией. И что было еще хуже для Хусейна, кувейтцы отнюдь не выступили поголовно, чтобы приветствовать своих самозванных освободителей. Несмотря на мгновенный разгром кувейтской армии, вооруженное сопротивление продолжалось по всему эмирату. С практической точки зрения, это сопротивление было всего лишь досадной неприятностью для мощного иракского контингента. Но его политические последствия были далеко идущими, ибо для Хусейна это был безошибочный сигнал, что его марионеточный режим не имеет никакого шанса удержаться, кроме как на иракских штыках. При этих обстоятельствах – росте народного сопротивления в Кувейте и растущем международном экономическом и военном давлении, иракский президент понимал, что у него не было другого выхода кроме эскалации. Окапываясь и укрепляя свои позиции, 8 августа Совет Революционного Командования объявил о слиянии Ирака и Кувейта. Если Саддам с самого начала и намеревался аннексировать Кувейт, то на это не было никаких указаний в государственных информационных источниках во время вторжения. Совсем наоборот. Свержение правящей династии в Кувейте освещалось как местное восстание, а интервенция Ирака – как временная мера, вопрос дней или, в крайнем случае, недель; мера была нацелена на поддержку нового «либерального режима» и направлена против внешней агрессии. Действительно, «сателлизация» Кувейта, в противовес его официальному вхождению в Ирак, была очень выгодна для Саддама, так как она дала бы ему все, что ему нужно было от Кувейта, без риска иностранной интервенции или прямой аннексии. А официальная аннексия всегда может подождать до позднего, более подходящего случая, когда первоначальная буря утихнет.