Саддам решил, что ему предоставляется уникальная возможность пережить ураган, что это уникальный шанс, пусть и рискованный, воспрянуть и выйти из конфронтации с неким реальным достижением. Он не только мог с достоинством выжить, но и приобрести новое международное влияние. Учтя соотношение риска и возможностей, Саддам решил ковать железо, пока горячо. 6 декабря он объявил об освобождении всех иностранных заложников.
Саддамова уловка провалилась. Очень скоро он понял, что, несмотря на глубокое облегчение во всем мире, администрация США не откажется от требования о безусловном уходе Ирака из Кувейта. По мнению президента Буша, его предложение о прямых переговорах по мирному решению конфликта давало иракскому диктатору последний шанс спасти свою шкуру, не потеряв лица, и это он, Саддам, должен был решать, воспользоваться ли этой возможностью или нет. Однако Хусейну ситуация представлялась совершенно иной. Он оккупировал Кувейт не потому, что жаждал дополнительной власти или усиления политического влияния, но под влиянием отчаянных экономических трудностей. Следовательно, безоговорочный уход, или даже уход с «косметической» спасительной формулировкой, был совершенно неприемлемым с самого начала, ибо он не решал основных причин, приведших к вторжению. Только существенная равноценная замена – например, кусок Кувейта – могла бы привести к мирному уходу из Кувейта. Но поскольку Буш, несмотря на освобождение заложников, не выказывал никакой готовности двигаться в этом направлении, Хусейн рассчитал, что его единственная надежда избежать войны – это попытаться обойти крайний срок, 15 января, отложив встречу с государственным секретарем Бейкером.
Когда президент Буш в первый раз высказал идею о двусторонних переговорах, он предложил встретиться с иракским министром иностранных дел Тариком Азизом в Вашингтоне после 10 декабря и послать Джеймса Бейкера в Багдад между 20 декабря и 3 января. Саддам согласился послать Азиза в Вашингтон 17 декабря, но отказался встретиться с Бейкером раньше 12 января. Раздраженная этой явной попыткой оттянуть срок, американская администрация ответила, предложив четыре разные даты с 20 декабря до 3 января для встречи Бейкера с Саддамом. Но Багдад на это не соглашался.
– Ирак никому не позволит устанавливать даты для встречи с его президентом, – надменно вещали средства информации. – Это дело Ирака – устанавливать подходящие даты для подобных визитов. Так как эти аргументы не произвели на администрацию США никакого впечатления, Саддам сделал важный шаг к краю пропасти, пригрозив отменить переговоры.
– Мы не поедем в Соединенные Штаты, чтобы получать приказы, – сказал он. – Если американский президент Джордж Буш будет только повторять резолюции ООН, тогда нам незачем ехать.
Саддам говорил то, что думал. По мере того как приближался крайний срок, установленный ООН для удаления Ирака из Кувейта, становилось все более ясным, что иракский лидер постепенно приучал себя к мысли о неизбежности войны. 12 декабря 1990 года иракский министр обороны генерал Абдель Джаббар Халил Шаншал был заменен генерал-лейтенантом Саади Тумахом Аббасом, опытным ветераном ирано-иракской войны. Престарелый профессиональный военный, довольно замкнутый, Шаншал вступил на свой пост в середине 1989 года вслед за таинственной смертью Аднана Хейраллаха Тальфаха. С самого начала было ясно, что его назначение временное, предназначенное для смягчения скрытого недовольства среди военных относительно причины смерти Хейраллаха. Однако его устранение именно на данной стадии кризиса отражало растущую уверенность Саддама, что войны не избежать.
Показателем этой уверенности была интенсификация усилий режима укрепить военную и гражданскую готовность Ирака. Саддам провел несколько широко освещенных прессой встреч с военным и политическим руководством. Крестьяне, которые в начале кризиса освобождались от военной службы, чтобы как-то бороться с экономическими санкциями, получили приказ немедленно явиться в свои части. Населению были даны подробные указания о самозащите от химических и ядерных ударов, было приказано затемнять окна и иметь аптечку в каждой квартире. И отдельным людям, и учреждениям было предписано очистить подвалы и превратить их в бомбоубежища, на всякий случай запастись нефтепродуктами. Проводились учения по гражданской обороне, была произведена учебная эвакуация из Багдада сотен тысяч жителей.
Информационные средства в ходе кризиса писали преимущественно о войне. Наряду со ставшими уже стандартными сценариями столпотворения и «второго Вьетнама», наряду с угрозами втянуть в конфликт Израиль, для официальных обращений стал характерен мрачный и, быть может, даже несколько заклинающий тон. Иракский народ молили напрячь все силы для еще одной навязанной войны, которой его руководство хотело избежать. «Ирак всячески добивался мирного исхода, он неоднократно демонстрировал, что хочет мира, – заверяла иракская пресса, – но поскольку США и Запад настаивают на войне, Ирак грудью встретит противника и уничтожит вторгшиеся войска».
Саддам Хусейн несколько фаталистически выразил свое принятие неизбежности войны: «Если по воле Всемогущего Аллаха мы должны сражаться, чтобы очистить арабскую землю от всей этой порчи, да будет так!»
Жребий был брошен. Саддам принял решение. Конечно, он войны и в самом деле не хотел. Однако, оказавшись между молотом и наковальней, в какой-то степени между неизбежностью своей политической смерти и сомнительными шансами на возможные выгоды, он выбрал войну. Если бы ему удалось хоть сколько-нибудь продержаться в этой схватке, война не только дала бы Саддаму больший шанс на успех, но и некую возможность оказаться победителем. Как Насер во время Суэцкого кризиса превратил военное поражение Египта от британско-французско-израильской коалиции в громкую политическую победу, так же и Саддам надеялся, что потеря Кувейта в войне с коалицией сделает его героем, восхваляемым арабскими массами в качестве нового Насера – вождя, бросившего вызов мировому империализму и победившего.
Учитывая этот ход мыслей, невозможно было ожидать от иракской стороны какого-либо внезапного поворота. Готовность Саддама послать Тарика Азиза в Женеву на встречу с государственным секретарем Бейкером 9 января была просто пропагандистской уловкой, напоминающей согласие вести переговоры с кувейтцами в Джедде перед вторжением. Он понимал, что Джордж Буш предложил встречу в Женеве только из-за давления в Конгрессе и что он не предложит Ираку ничего, кроме безусловного ухода. И все же он думал, что стоит пойти по женевской дороге, чтобы убедить своих подданных, что грозящая война, всего лишь спустя два года после ужасной предшествующей, была неизбежным следствием американской непримиримости.
Неудивительно, что женевская встреча окончилась полным провалом. После шести часов переговоров, породивших всеобщие рассуждения о возможной дипломатической удаче, на самом деле бывших диалогом глухих, мрачный Бейкер появился из зала заседаний и объявил о провале своей миссии:
– Я не услышал ничего, что указывало бы хоть на какую-то иракскую сговорчивость, – заявил он на пресс-конференции, выражая свое разочарование от отказа Азиза передать личное письмо Джорджа Буша Саддаму Хусейну, хоть он прочитал его «очень медленно и очень внимательно».
– Вывод ясен, – сказал он, – Саддам Хусейн продолжает отвергать дипломатическое решение.
То, что вывод Бейкера оказался верным, было подтверждено категорическим отказом Ирака от настоятельных посреднических попыток обеспокоенных третьих сторон. Просьба со стороны Жака Пооса, министра иностранных дел Люксембурга и сменного президента Европейского Сообщества о разрешении прилететь в Багдад от имени Сообщества, была сразу же отклонена, как и его же предложение встретиться с министром иностранных дел Азизом в Алжире. Генеральному секретарю ООН Хавьеру Пересу де Куэльяру повезло немногим больше: ему разрешили посетить Багдад лишь для того, чтобы узнать из первых рук о том, что Хусейн настроен на войну. Не избежал унизительного отказа от иракского вождя и французский президент Франсуа Миттеран. В то время как он все еще пытался добиться, чтобы резолюция ООН связала кувейтский вопрос с палестинской проблемой, что вызвало сильное раздражение партнеров Франции по коалиции, Саддам категорически отверг его инициативу. Он был убежден, что только упорное сопротивление диктату Запада завоюет ему сердца арабского мира, а возможно, и победу в предстоящей войне.