Время каждого следующего календарного года его военной выслуги лет становилось всё более плотным, непрерывным потоком, который, убыстряясь, нёсся как горные ручьи и реки. А потом вышли эти реки в долины и замедлили свой ход, оказалось, что бежать – это не перманентное свойство воды, а всего лишь одно из её временных состояний. Северный гарнизон, в котором было всё настоящее: молодость, любовь, друзья и жизнь, а также погост, на котором в вечном строю теперь возвышались на надгробных винтах, килях и крыльях прижизненные фотографии молодых ещё мужиков в военной форме, остался в прошлом.
Ему вышла дорога другая – на военную пенсию, в коричневой лётной кожаной куртке сидеть на лавочке и с мужиками играть в шахматы. Прощайте Хибины, где зимой фантастическое северное сияние, летом полярный день сутки напролёт, гектары морошки и подберёзовиков. За бесценок раздав молодым лейтенантам, только прибывающим на службу, нехитрый скарб, что в квартире на пятом этаже хрущёвки с вечно протекающим по весне потолком составлял его быт и уют, СанИваныч без сожаления даром отдал ключи и от деревянного сарая, служившего гаражом, хранилищем для лыж, велосипедов, санок, пустых канистр, дров и ещё невесть чего, что прилипчивым репейником цепляется за идущего по жизни человека.
Его супруга закончила учительствовать в гарнизонной школе, выучила множество мальчишек и девчонок, чьи родители служили вместе с её мужем. Это была одна большая семья, где никто не спрашивал – почему у тебя такое имя, такие глаза или цвет волос. У детей хороших людей как будто бы не было национальности, по крайней мере все говорили на одном языке, учились по одним учебникам, были последовательно октябрятами, пионерами и комсомольцами. Многие из них из всех городов и посёлков, куда уехали их родители на дембель, потом звонили и писали письма своей первой учительнице. Сообщали об успехах, мол, поступил в институт, вышла замуж, у них самих теперь дети. Были и грустные письма: развелись, кто-то ушёл из жизни. Но в каждом письме и звонке было одно – низкий поклон за то, что увидела в нём (или в ней) человека, и дала этому чувству вырасти. Спасибо за красные звёздочки, что ставила на обложке тетрадки за каждую полученную пятёрку, как в войну за каждый сбитый фашистский самолёт рисовали на своих фюзеляжах наши лётчики.
Феликсу было не семь, как всем детям, а шесть лет, когда учительница младших классов и по совместительству его мама вместе с папой посчитали, что если мальчик умеет читать-писать, самостоятельно ходит в тундру за морошкой и подберёзовиками, то он к школе готов и нечего терять год. В результате такого раннего старта он в шестнадцать закончил школу, поступил в военное училище и в связи с этими событиями считал себя вполне сформировавшейся личностью, не нуждающейся в воспитании со стороны майора Трюкина, заучившего основы научного коммунизма и марксизма-ленинизма, но которому навряд ли были ведомы слова, написанные о себе Денисом Давыдовым в письме сыну: «…с шестнадцати лет моего возраста я сделал сам себе правила, как вести себя во всю жизнь мою, и, держась за них, как утопающий за канат спасения, никогда не торгуясь с совестью, не усыплял её пустыми рассуждениями…». Несмотря на все воспитательные и репрессивные усилия замполита через четыре года неизменившийся Феликс стал лейтенантом в двадцать лет, когда его ровесники ни о чём таком ещё не думали. Полководец Суворов вообще в двенадцать лет был зачислен мушкетёром в Семёновский лейб-гвардии полк. Так иногда бывает. А между Суворовым и Денисом Давыдовым – прямая связь. Отец Давыдова служил под командованием Суворова, который нарёк девятилетнему Денису, запомнившему слова полководца на всю жизнь: «Этот удалый будет военным, я не умру, а он уже три сражения выиграет».
Умер генералиссимус в 1800 году, не дожив пару месяцев до шестнадцатилетия Дениса, о чём он очень печалился, что не доказал правоту слов Суворова при его жизни. Он доказывал её потом всю свою жизнь, одержав не три, а тридцать три победы.
Улетающий пассажиром в Л-410 выросший, но ещё не повзрослевший сын учительницы и военного летчика, продолжал офицерскую династию, что зародилась ровно полвека тому назад.
Тогда его дед, призванный в июне сорок первого огненного года на службу и отправленный сразу на фронт, в первом же бою получил в Карпатах ранение в руку, что как ни странно, но спасло ему жизнь и определило дальнейшую судьбу. Из госпиталя выздоровевшего раненого солдата-тракториста, уже понюхавшего порох, направили на офицерские артиллерийские курсы, по окончании которых однозвёздный лейтенант ИванПалыч, командуя катюшей, с боями прошёл, а фактически проехал пол-Европы, сначала на ЗИСе, а потом на лендлизовском «студебеккере». По окончании войны ещё два года служил в московских механических мастерских, где техника ставилась на консервацию, а потом и сам вышел в запас гвардии старшим лейтенантом. Работал, говорил с прибаутками: «Вот – сделал, хуже не умею». Не во всём соглашался с сыном СанИванычем, не верил в его рассказы, что самолёты летают по каким-то там «воздушным коридорам». Помилуйте, какие в воздухе могут быть коридоры? Такими мужицкими руками, державшими попеременно то плуг, то меч, Русь и выстояла, выдюжила. Тракторист, комбайнёр, плотник, слесарь – дед-работяга Иван умел, казалось, всё, что можно было делать раненой рукой. Как смог построил дом и вокруг него забор, повторяющий кривой рельеф местности: «Забор – он и есть забор». Если бы не здоровье «соответственно возрасту», то поехал бы в аэропорт провожать внука.