Поэтому, будучи наказанным в какой-то очередной, но крайний уже раз, потому как завтра курсантам четвёртого курса присваивали звание лейтенантов, Феликс с начищенной до блеска латунной бляхой ремня, которая только и осталась от всего гусарского блеска, в выходной день заступил по требованию Трюкина в последний свой наряд, даже не выясняя какую именно причину на этот раз придумал замполит с хорошей памятью. Курсанты ушли в город, а неженатый контуженный майор прилёг поспать на солдатской кровати в каморке каптёрщика среди комплектов ставшей уже ненужной курсантской формы. На поросшей редкими волосами груди коммуниста-атеиста теперь на цепочке висел круглый амулет, заменяющий ему православный крест, но очень на него похожий, и были шрамы от ранений и ожогов. Снилось ему, как в посёлке Увал, что на границе с Казахстаном, он, будучи курсантом военно-политического авиационного училища, сидит на занятиях и его спрашивают: «Как правильно перевести на афганский язык слово «настежь»? Не знаете? А если Вас там ранят и будете падать в горящем вертолёте, то как откроете люк настежь с мягким знаком или без?». «Выросли курсанты из детей в мужчин, – размышлял во сне. – Курсанты из Южной группы войск постарались, дали мне кличку Дато Батоно от грузинского «Дато уважаемый». Знают, что заикаюсь и поэтому вместо «дай то» и «дай это» говорю одним словом «дато». А я не обижаюсь, у меня в детдоме с первого по десятый класс похлеще было прозвище – Гусяра, я же в детстве гусарами бредил, вот детдомовские, злые на языки, так и нарекли. Ладно, лишь бы у моих пацанов – курсантов всё было хорошо. Я своего отца не знал, поэтому был им старшим братом, пусть не идеальным, но кто из нас идеален».
В опустевшую тихую казарму на сияющую зеркалом бляху одинокого дневального через собирающиеся небольшие тучки пал луч послеобеденного солнца.
Нулевая отметка.
Послеобеденное солнце последнего летнего месяца приняло в свои тёплые ладони ладный серебристый фюзеляж взлетающего самолёта Л-410, в народе ласкового называвшегося «Элкой», или «Чебурашкой». В пахнущем встречами и расставаниями аэропорту его убытие с нулевой отметки за линию горизонта в числе прочих провожающих внимательно, с тревогой и надеждой наблюдали двое. Ещё не старый седоватый подтянутый мужчина военной выправки и его спутница – моложавого вида женщина, похожая на учительницу младших классов, вытиравшая слёзы хорошо пахнувшим платком. Опытный мужской глаз, но ещё без очков от близорукости, профессионально оценил качество пилотирования и остался доволен. Небольшой симпатичный двухмоторный самолёт легко с середины полосы оторвался от взлётки, ровно набирал высоту и, оставляя в безоблачном небе инверсионный след, занимал положенный ему «воздушный коридор».
Многие годы СанИваныч с полукилограммовым шлемофоном на голове, ещё не покрытой сединой как сейчас, сам держал в руках штурвал, сидя на сложенном парашюте, который, слава несвятой компартии и всем беспартийным святым, ни разу ему не пригодился. Стратегический ракетоносец под его командованием бороздил воздушные просторы почти над всеми океанами, включая Ледовитый и Атлантический. В этих водах и на их берегах в мирное время холодной войны его боевые товарищи – лётчики и члены их экипажей: штурманы, бортинженеры, стрелки, радисты остались лежать навсегда, когда количество взлётов всего на один раз превысило количество посадок.