- Ну и семейка, - процедил тогда он. – Что сын, что мамаша ни рыба, ни мясо.
Юля послужила мне спасительной соломинкой: я ухватился за нее, чтобы не утонуть окончательно в выгребной яме сексуальных кошмаров – мне даже в университете снились воспоминания той отвратительной школьной сцены. Юля мастерски раздевала меня, слой за слоем обнажая то, что было скрыто и пребывало в дремлющей неизвестности. Думаю, я не солгу, если скажу, что львами не рождаются, но становятся. И если кому-либо везет, то в этом становлении ему помогут любящее сердце, губы, руки, глаза, язык…
Женское тело – тело моей Юли – стало лучшим наглядным пособием, путеводителем в мир доселе запретных грез. Оно было не просто древом познания. Дивный сад различных желаний цвел в душе моей любимой, и он принадлежал всецело мне одному.
Я стоял, держа в руках маску, купленную в совершенно отталкивающем и гротескном секс-шопе. В очередной раз я доверился Юле. Ее бесконечная нежность и любовь вели меня вперед, даруя свет и разгоняя отсталое мракобесие.
Мы жили в спальном районе, в однокомнатной квартирке, доставшейся мне от умерших родственников. Я работал в газете, Юля – официанткой. Наше жилье было вполне сносным по общим меркам.
Я открыл скрипящую дверь подъезда, магнитный замок которой, наверно, никогда не работал. На лестничной клетке царила жуткая вонь – смесь кулинарных извращений жителей 15-ой квартиры и годами не выветривающегося запаха спирта и фекалий. Я по привычке, стараясь быстрее миновать зону назального насилия, взбежал на пятый этаж, не сбивая дыхания.
В нашей квартире давным-давно царила богемная нищета. Денег на приличный косметический ремонт не было, но стараниями Юли мы чувствовали себя здесь уютно. Атмосфера старого джаза и плохо отапливаемой комнаты, сквозняки, грозившие однажды свалить нас с пневмонией, старые советские обои и интимный мягкий свет, пробивающийся сквозь бордовые плафоны – всё это создавало неповторимую ауру запретных удовольствий. Именно в таком мрачноватом, неказистом месте вы могли бы воплотить ваши невысказанные желания без страха быть осужденным.
Юля сидела в кресле у окна, поджав под себя ноги, и читала Моэма. В комнате было темно, шторы отодвинуты ровно настолько, чтобы высветить во мраке кресло и мою неповторимую читательницу.
Беспорядок царил в шкафу, на тумбочках, повсюду в комнате, но кровать отличалась совершенной гармонией. Постель была безупречно гладкой, ее мягкие цвета пробудили во мне немедленное, мучительное желание.
Я подошел к Юле и поцеловал ее. От нее исходил прекрасно-порочный аромат – духи и сигареты.
- Ты пришел? – спросила она.
- Да.
- Ты взял ее?
- Да, и я…
- Отлично. Иди в душ, искупайся и надень ее. Я буду ждать тебя.
Она подняла на меня свои невозможные изумрудные глаза и улыбнулась. Ее каштановые прямые волосы мягко очерчивали круглое лицо. Ее улыбка над невинно-маленьким, детским подбородком не оставляла возможности перечить.
- Поцелуй меня еще раз, - прошептала Юля, и я с радостью исполнил ее просьбу.
Маска не представляла собой ничего примечательного. Самая странная покупка в моей жизни, ей-богу! Белая, с прорезями для глаз, ноздрей и рта, она могла испугать до чертиков. Я испытывал легкое отвращение, держа ее в руках. Материал маски на ощупь ничем не отличался от человеческой кожи. Он обладал той же характерной неровностью, грубоватостью, свойственной лицу человека. Вокруг прорезей для глаз расположились морщинки, из-за которых маска казалась лицом, срезанным с чьего-то черепа.