Я посмотрел в зеркало и надел ее.
Не знаю, почему, но она села как влитая, будто всегда была предназначена мне. Что ж, приятное качество изделия, хоть это радовало. Не скрою своих странных ощущений, когда с первых же секунд я будто почувствовал себя настоящим, без всяких границ и ролей, которые мне приходилось соблюдать в обыденной жизни. Необычайное воодушевление привело к новой волне острого желания.
Юля лежала на кровати, старой и дешевой, но черт возьми, как же сильно я хотел ее теперь! Раньше я чувствовал желание попробовать что-нибудь новое. Но мне не хватало решительности даже поделиться фантазиями с Юлей, хотя она и была открыта к такому обсуждению.
То, что я делал с ней сейчас, определенно ушло за пределы рамок, в которых мы пребывали. И мне эти новые чувства не казались неуместными.
Я смотрел на Юлю так, как юный студент медицинского смотрит на свой первый труп. Это было нездоровое любопытство к некоторым свойствам человеческого тела. Мне был интересен предел его возможностей, нахождение точки невозврата, когда действия над телом могли бы привести к необратимым последствиям. Я чувствовал себя скульптором, высекающим из мрамора свой лучший шедевр. Я совершал акт любви и насилия, столь тесно переплетенных, что в этом соединении нельзя было их различить. Я причинял боль и деформировал податливый материал. Кровь покрыла мои руки и лицо, и я вдыхал ее сладковатый запах. Я не мог остановиться, и Юля шептала и кричала:
- Еще! Еще! Хорошо!
Кровь испачкала постель. Уставшие, мы лежали с Юлей в объятиях друг друга. Счастливые, как никогда раньше.
Когда Юля положила руку мне на лицо, я почувствовал кожей ее касание. Пронзительный ужас закричал внутри меня – на моем лице всё еще была маска.
Вскочив с кровати, я побежал в ванную и внимательно всмотрелся в зеркало. Белая маска полностью скрывала мое лицо, но я не чувствовал ее. Я лихорадочно трогал и щупал свою голову, но ощущения были такие, как если бы я касался собственной кожи. Когда же я попытался подцепить край маски, ничего не вышло. Она плавно переходила в мою шею без видимых соединений.
Туман накрыл вечерний город, и его жители в неразличимой мгле были теперь похожи на неупокоенные души в чистилище. Я был той душой, что неслась в загадочный и отталкивающий магазин в надежде узнать ответы. Со мной произошло нечто немыслимое. Прохожие, казалось, не замечали странного человека в маске. Они выплывали из плотной мглы и растворялись в ней, не наблюдая во мне ничего ненормального.
Когда я ворвался в магазин через знакомую дверь, ко мне навстречу никто не вышел после приветственного вскрика колокольчиков. В углах магазина притаились молчаливые тени, томный красный свет подчеркивал зловещие силуэты товаров на стеллажах. Я не мог ждать, когда гигант-продавец выйдет, и решил найти его. Аккуратно огибая манекены с пугающими костюмами, протискиваясь вдоль стеллажей с чудовищного вида игрушками, способными удовлетворить все возможные человеческие девиации, я подошел к двери, которая должна была вести, как я полагал, в подсобку.
За дверью раскинулась тьма. Тусклые лампочки равномерно удалялись куда-то вдаль и едва рассеивали мрак, в котором угадывались очертания длинного коридора. Я крикнул: «Эй, есть кто-нибудь?», но мне никто не ответил. Тогда я нетерпеливо двинулся вперед.
Что-то причудливое было в этом коридоре, будто я углублялся в чужую интимную тайну. Но страх и ярость перед лицом необъяснимого происшествия не давали мне успокоиться и остановиться.
Вскоре я услышал прерывистые крики и вздохи, недвусмысленно намекавшие на близость мужчины и женщины, которых я пока не видел. Наконец, коридор закончился деревянной дверью неопределенного темного цвета. За ней и доносились голоса двух незнакомцев. Я с силой постучал, и почти сразу дверь открыл давешний гигант-продавец.
- Я ждал вас, - пробасил он и отошел в сторону. – Входите.
Я вошел в комнату, освещаемую мягким красным светом. Когда глаза привыкли к тусклому освещению, я обнаружил, что нахожусь в просторном зале с низким потолком и повсеместно мигающими старыми лампами. Поначалу зрелище, представшее мне, дезориентировало меня, голова тотчас мучительно заболела. Но когда я зафиксировал взгляд на одной точке, мне стало легче осматривать творящееся вокруг безумие.