К ее радости, собака послушалась: оставила малыша в покое, перебежала на противоположную сторону улицы и принялась с независимым видом обнюхивать выступающий из мостовой камень. Эрле подошла к котенку поближе и села на корточки:
— Кис-кис-кис…
Зверек вздрогнул и попятился, не отрывая от девушки затравленного взгляда. Наверное, она показалась ему такой же большой и опасной, как собака.
Эрле досадливо поморщилась на мешающие ей корзинки-свертки, и поставила корзину на мостовую, а свертки аккуратно, стараясь не запачкать, пристроила сверху.
— Ну же, не бойся меня… Видишь — я не кусаюсь…
Котенок явно не поверил. Пришлось прибегнуть к более весомым аргументам.
— А рыбки хочешь? — вот и пригодился подсунутый вместо сдачи карасик, которого Эрле собиралась отдать коту тетушки Розы для установления добрых отношений…
Рыбки малыш хотел: карасика хватило ровно на два «ам». После чего котенок дичиться не перестал, но позволил себя погладить. Шкурка была мягкой, пушистой, белой — только на лбу рыжее пятно — словно капля краски, упавшая с кисти ненадолго оторвавшегося от мольберта солнца…
Эрле осторожно запустила пальцы в короткий и нежный пушок за ушком; котенок откликнулся слабым мурлыком. "Беру", — решила девушка и осторожно, стараясь не испугать зверька неловким движением, подняла его с грязной мостовой и прижала к себе. Лапки котенка тотчас же вцепились в ткань рубашки, пачкая и сминая ее… хорошо еще, что не в плечо, мельком подумала Эрле, распрямляясь, оборачиваясь к покупкам и попутно прикидывая, как донести все это до дому. Рядом с корзинкой стоял какой-то молодой человек — всецело поглощенная своим нечаянным приобретением, девушка не заметила, как он там появился… несмотря на то, что юноша был одет не в шелковую мантию, а в куртку и штаны, она узнала того самого студента с золотистым ореолом власти, которого встретила около Ранницкого Университета.
— Тебе помочь? — спросил он, и Эрле ответила благодарной улыбкой:
— Спасибо, не откажусь…
Студент молча нагнулся за покупками, засунул под мышку свертки и без усилий поднял корзину — хотя с точки зрения девушки, она была не такой уж и легкой.
— Тебе куда? — спросил он.
— Туда, — махнула рукой девушка. — Я вообще-то совсем рядом живу…
Кивнув, студент споро зашагал в указанном направлении. Прижимая к груди котенка, Эрле заторопилась за ним.
— Меня зовут Марк, — сообщил юноша, не поворачивая головы в ее сторону. — А тебя?
— Эрле, — ответила девушка и невпопад добавила: — Спасибо за помощь…
— Да не за что, — улыбнулся Марк. Помолчав немного, поинтересовался: — А что ты будешь делать с котенком?
Эрле попыталась пожать плечами, насколько ей это позволял сидящий на руках зверек.
— Постараюсь убедить тетушку Розу, что ее Рыжему нужен молодой помощник, чтобы нагнать страху на пытающихся захватить дом мышей.
Марк скептически хмыкнул.
— И ты думаешь, тебе это удастся?
— А почему бы и нет? — удивилась девушка.
— Ну-ну, — непонятно к чему пробурчал студент, и одновременно с этим Эрле сказала, останавливаясь у знакомых ступенек:
— Все. Мы пришли. Вот тут я живу… Можешь отдать мне свертки.
— Хочешь, я угадаю, какое из окон твое? — вместо ответа промолвил юноша, не торопясь расставаться со своей поклажей. — Вон то рядом с водосточной трубой, да?
— Нет, другое, с фиалкой… Но мне и правда надо идти, Марк.
— Ну ладно… — с сожалением протянул студент. — Давай я подержу котенка, пока ты будешь забирать у меня свои вещи.
Но малыш не пожелал расставаться с новообретенной хозяйкой, и даже совместными усилиями им не удалось отцепить его лапки от рубашки Эрле. Тогда Марк пристроил мелкие свертки в корзину поверх продуктов, после чего покупки наконец перекочевали к законной владелице. Одарив юношу благодарным взглядом, Эрле взлетела по ступенькам и исчезла за входной дверью, которую, судя по всему, так и забыли запереть после ее ухода.
Много позже она узнала, что Марк навсегда запомнил ее именно такой: смеющиеся глаза, выбившаяся из-под чепчика прядь, корзина, прижатые к груди свертки и сидящий на плече котенок, не без интереса наблюдающий за тем, как в десятке шагов от людей на серой мостовой крутится сизый голубь, вдохновенно курлыкая голубке и топорща перья вокруг шеи.
…Вечерело. Эрле торопливо пришивала завязки к вороту сорочки: скоро должно было совсем стемнеть, а ей не хотелось жечь свечи. Котенок (Эрле назвала его Муркель) копошился на окне, переминаясь с лапки на лапку, и с тоской следил за двумя затеявшими драку воробьями. Нельзя сказать, чтобы тетушка Роза сильно обрадовалась его появлению, но ее Рыжий и в самом деле был уже очень стар, в доме развелось много мышей, и она резонно рассудила, что лучше котенок, чем они. Поэтому Муркель был оставлен в доме на правах жильца.
В дверь тихонько поскреблись. Зверек вздрогнул и напрягся, готовый в случае чего опрокинуть фиалку и убежать прятаться под кровать.
— Открыто! — крикнула Эрле.
В комнату вошла девушка — маленькая, стройная, очень красивая, с ангельским личиком, забранными в гладкий узел светлыми волосами и оттенками серебристо-сиреневого в ауре, что выдавало едва начавший распускаться талант — столь же простой, сколь и редкий: жить другим и для другого. Одной рукой девушка придерживала подол расползшейся по шву коричневой юбки, из-под которой выглядывала другая — белая и шуршащая.
— Прости, у тебя, случайно, иголки с ниткой не найдется? — извиняющимся тоном проговорила она. — Мне, право же, жутко неудобно, что я вот так к тебе врываюсь, но…
— Найдется-найдется, — перебила ее Эрле. — Давай зашью, у меня и нитки точь-в-точь такие же есть… — не дожидаясь ответа, она нырнула за ширму, взяла со стола мешочек с нитками и вернулась к гостье, на ходу распуская завязки. Достала три мотка, приложила к ткани, пытаясь выбрать наиболее подходящий цвет, потом вытащила вколотую в край мешочка иглу и кивнула гостье на табурет:
— Садись, снимай свою юбку…
— Ой, мне так неловко… От меня одни хлопоты… — снова начала извиняться девушка, но Эрле решительно оборвала ее излияния:
— Ничего подобного, — твердо заявила она. И добавила: — Ты моя соседка, верно?..
…Очень скоро Эрле уже знала о своей гостье все — ну или почти все. Звали ее Анна, родом она была из небольшой деревушки в четырех днях пути от Ранницы. Мать, отец и два младших брата Анны, как впрочем, и почти все жители их деревни, умерли от чумы, когда ей было пятнадцать лет; девушка осталась одна-одинешенька на свете, и ее забрал в свой замок господин барон, весьма и весьма падкий на женскую красоту. В замке Анну не обижали, она даже выучилась шить золотом, но госпожу баронессу наличие соперницы не устраивало, и неизвестно, чем бы эта история кончилась для девушки, если бы за нее не вступился местный священник и не предложил отправить ее в Ранницу: его старинный друг как раз заведовал золотошвейной мастерской при Ранницком соборе и не отказался бы дать девушке работу. Госпожа баронесса на такой выход согласилась, господину барону пришлось уступить жене, и так Анна оказалась в Раннице.
— А ты сама-то откуда будешь? — спрашивала Анна у Эрле. Юбка давным-давно была зашита, рубашка, над которой работала Эрле, закончена и переложена на стол, но заболтавшиеся девушки совершенно забыли о времени. В ответ Эрле вздохнула, передвинулась так, чтобы ручка шкафа перестала впиваться под лопатку, и взглянула в окно — небо поверх черепичных крыш уже давно стало густо-фиолетовым с белесыми вкраплениями звезд.
— Я в Ранницу из Таххена пришла, а до этого где меня только не носило…
— Здорово! — искренне восхитилась Анна. — А я так в жизни ничего, кроме деревни, замка барона да вот этого города и повидать-то не успела… А родители твои где?