"Господи, да ведь она красавица!" — запоздало сообразила девушка, машинально подходя к дверям харчевни еще ближе. Но кто же это все-таки рисовал? Вероятно, это должен быть один из тех домочадцев, что сидели за одним с ней столом в тот ненастный вечер — буря ревела за окнами, на столе дрожало от сквозняка пламя над огарком свечи, а печальный хозяин все сокрушался, что торговля лесом не дает ну никакой прибыли — и не даст, с грустью поняла Эрле, глядя на широкую полосу коричневого в ауре хозяина — он же совершенно не умеет убеждать людей… И тогда она мягко взглянула на него — не грустите, Бог вас не оставит, вот увидите! — и хозяин, хоть и не поверил в утешительную эту ложь, все равно поблагодарил странников за добрые слова. А потом где-то за окнами наискось мелькнула молния, и глухой удар сотряс дом, и младший сын хозяина, конопатый мальчишка с серовато-голубоватыми тонами в ауре, весь вечер самозабвенно крутившийся у гостей под ногами, сорвался в соседнюю комнату — посмотреть в окно, а когда вернулся, то возбужденно закричал, что молния ударила в старый дуб и он рухнул, совсем рухнул, да идите посмотрите же! — и при этом все поглядывал на гостью, проверяя, смотрит ли она на него…
Мальчишка… Эрле улыбнулась легко и грустно — теперь она знала, кто нарисовал эту вывеску… Но дуб-то тут при чем?
— Скажи, а почему эта харчевня так называется? — через дверь спросила девушка у спешащей с пустыми мисками служанки — рыженькой, пушистой, проворной.
— Говорят, старый хозяин лет с двадцать назад клад под сшибленным молнией дубом нашел, — охотно пояснила та. — И на эти-то деньги харчевню и открыл… Вон, видишь — в центре зала пень стоит, трухлявый такой? Тот самый… А почему блондинка — никто не знает…
…Эрле шла к лавке мастера Лиса, и завороженные ее странной летящей улыбкой прохожие долго смотрели ей вслед.
По щеке полз муравей.
Эрле лежала на куртке Марка, вольно закинув руки за голову. Над лицом ее покачивались на ветру сухие стебельки травы, они пахли горьковато и немного пыльно и время от времени заслоняли ей небо. А по небу полз еще один муравей, толстый и белый. Он угрожающе шевелил короткими жвалами и шел в атаку на заглатывающую солнце сказочную птицу Феникс. Как видно, муравей не понимал, что птица делает это не со зла — просто если она не проглотит солнце сейчас, то весной не сможет восстать из пепла…
В босую пятку ткнулась травинка; помедлив, скользнула вверх, к пальцам. Эрле сделала вид, что не заметила хулиганства, сморщила нос, едва сдерживаясь, чтобы не захихикать — наконец Марку это надоело, и он растянулся на траве на расстоянии вытянутой руки от Эрле — но, как выяснила девушка, немного скосив на него глаза, в небо по ее примеру смотреть не стал, а, опершись на локоть, с превеликим вниманием начал следить за ползущим по ее щеке муравьем.
— А ты знаешь, что у тебя на щеке муравей? — наконец вымолвил Марк.
— Знаю, — откликнулась девушка. — Не гони его, ладно?
— Почему?
— Испугается, — Эрле насмешливо прищурилась и повернула голову — только чуть-чуть, так, чтобы и Марка лучше видеть, и муравья не спугнуть.
— А если я, скажем, кузнечика поймаю и тебе на ладонь выпущу — он испугается? — с весьма озабоченным видом продолжал гнуть свою линию молодой человек.
— Непременно, — как можно серьезнее ответствовала Эрле. — Вот представь себе, что ты, скажем, играешь на флейте…
— Но я не умею играть на флейте! — встрял Марк.
— А ты представь, что умеешь, — терпеливо посоветовала она. — Так вот, играешь, ты, скажем, на флейте, а тебя кто-то хватает и куда-то тащит… Небось все вдохновение по дороге растерял бы! И потом, даже если и не кузнечик, то я от такого точно испугаюсь.
Марк подумал и согласился.
— Наверное, ты права…
А поскольку сидеть без дела он не умел совершенно, то тотчас же потянулся за деревянным обтянутым кожей футляром, лежавшим возле ноги Эрле, развинтил его и достал оттуда свиток со сделанными им же самим выписками из трактата Антония Церского "О власти мирской", после чего принялся сосредоточенно перечитывать написанное.