Над миром стояла золотая радуга. Один ее конец уходил в крышу соседнего дома, а другой — куда-то далеко, из окна и не увидишь. Она широко раскинула концы огромной дуги, словно пыталась обнять весь город, и исходящее от нее золотисто-медовое свечение колебало промерзший воздух, как пар над горячей водой.
А еще радуга улыбалась.
В сумерках пошел снег, и с залитой белизной земли к радуге потянулись белые пчелы, неся в лапках корзиночки, до краев наполненные золотистым сиянием. Эрле стояла у окна, прислонив лоб к ледяному стеклу, и капля по капле роняла тоску, и грусть вытекала из нее, как вода из треснувшей клепсидры.
— Здесь очень спокойно, — сказал Себастьян. — Можно подумать, что это дом Вечности.
Начавшийся вчера снегопад все еще не закончился, и снег под ногами был чистым, мягким и доходил едва ли не до колен. Подол юбки промок безвозвратно, сапожки, кажется, тоже… Положение Себастьяна было немногим лучше, но он, казалось, совершенно этого не замечал — стоял у самой кромки льда, придерживаясь рукой за ивовую ветку, и по-хозяйски оглядывал серую гладь замерзшей реки, низкий купол заснеженного неба и тонущие в тумане башни Университета. Эрле же куда больше интересовал крутой склон берега у них за спиной — она с трудом представляла, как они будут по нему взбираться.
— Лучше бы это был мой дом, — вздохнула Эрле жалобно. — Тогда в нем был бы камин, и мы бы смогли просохнуть…
— Что ты, тут же так красиво!
— Красиво, красиво, — подтвердила девушка уныло. Еще раз смерила взглядом склон — его наискось пропахали две глубокие борозды следов — спуститься-то мы спустились, а вот как будем забираться обратно — не подумали… Два идиота.
Одной рукой подбирая юбки и придерживая муфту, а другой — запихивая прядь волос под капор, Эрле двинулась к Себастьяну, стремительно и величественно рассекая бескрайнюю вздыбленную гладь. Снег цепко держал ее за ноги, и сначала она чуть не потеряла сапог, а потом — равновесие… к счастью, вовремя успела схватиться за услужливо подвернувшуюся под руку ивовую ветвь и удержалась на ногах.
— Смотри, — тронул ее за локоть Себастьян. — Небо похоже на жемчужину…
— Похоже, — обреченно согласилась девушка, застывшими пальцами отряхнула муфту, быстро окунула руки в рыжую и живую мякоть меха и прижмурилась от зябкого тепла. Где-то посреди муфты руки встретились, обожгли друг друга ледяной несгибаемостью пальцев и поспешили расстаться, зарывшись обратно в мех.
Себастьян медленно провернулся на каблуках, все еще держась за ветку, и Эрле вздрогнула, услышав ее жалобный хруст.
— Осторожнее! Она, между прочим, тоже живая, — проговорила девушка недовольно, и тут же продолжила чуть иронично, пытаясь смягчить резкость, — вот проснется ива весной, спросит у меня: "А кто это сломал мою любимую веточку?" И я ей, конечно, тут же радостно на тебя наябедничаю, и каждый раз, когда ты тут будешь проходить, она начнет на тебя сердито шелестеть.
— Ну, так уж прямо и начнет, — усомнился Себастьян. — Станет она тебя слушать, как же!
— Станет, еще как станет! — заявила Эрле уверенно. — Она меня вообще очень любит… А знаешь, много-много лет тому назад жил на свете один человек, а звали его Садовником. И с тех самых пор, как он, тогда еще совсем мальчишка, ухаживал за цветами в саду герцога, была у него мечта: вырастить такое дерево, чтобы оно умело разговаривать. Он прожил много лет, странствовал, исходил сотни земель и посадил тысячи деревьев — но ни одно из них так и не заговорило. А потом он взял себе ученицу, и она продолжила путешествовать и искать говорящее дерево вместо него, потому что он состарился и остался жить в маленькой деревушке к северу от Ранницы: он ведь не только деревья умел выращивать, но и репу, и тыкву, и чеснок, и бобы… Весной он посадил эти ивы, а летом ученица пришла его навестить — но в живых уже не застала, он умер за неделю до ее прихода… А потом она шла этой дорогой и нечаянно услышала разговор двух ив — и так поняла, что Садовнику все-таки удалось вырастить говорящее дерево. А может быть, это ему удалось намного раньше, только он об этом никому не сказал… А возможно — все деревья говорящие, только их язык мало кто понимает.
Эрле встревоженно замолчала, уловив восторженные огоньки в глазах жадно слушавшего ее юноши.
— А ты можешь научить меня понимать их язык? Можешь, да? — забывшись, он подался к Эрле, нервно облизнул побледневшие губы. — Ты меня научишь, как Садовник — тебя?