— Эрле!.. — и продолжил тихо, совсем безнадежно: — Плащ надень. Там дождь, замерзнешь…
Она его едва услышала. Сбежала вниз по лестнице, налетела в темноте на кота — Муркель обиженно мявкнул — прости, маленький, я ухожу, нет-нет, тебе нельзя со мной, я чудовище, разве ты не видишь?.. Огромное старинное зеркало в человеческий рост; отразилась ее фигура — Эрле глянула и подавилась криком — дракон, черный дракон!..
…взгляну в зеркало,
в чужие глаза над пропастью —
не дракона увижу ли?..
А потом она шагнула наружу, в ливень и темноту. И буря приняла ее радостно, как вновь обретенную сестру.
…Она не помнила, как дошла до постоялого двора, где остановился Рудольф, не помнила, как колотила в дверь, пытаясь разбудить хозяина, и что ему говорила, когда он дверь все-таки открыл — заспанный, ничего не соображающий, в ночном колпаке… Наверное — просто тихо спросила, здесь ли еще господин Рудольф, мягко отстранила хозяина и взлетела вверх по лестнице, шагая сразу через несколько ступенек, пятная дерево полами насквозь промокшего плаща.
К счастью, Рудольф еще не успел никуда уехать. Он даже не спал — то ли еще не ложился, то ли уже проснулся. Он открыл дверь на первый же короткий стук Эрле (начиная с этого момента ее воспоминания были уже вполне отчетливыми) и даже не удивился, что она пришла к нему так поздно — или так рано, это уж зависит от того, откуда считать — и ничего ей по этому поводу не сказал. Он только спросил: "С чем пожаловала?" — и отступил на шаг, давая ей возможность пройти в комнату.
Эрле мельком взглянула на него — все те же черные штаны, только без куртки, тонкая полотняная рубаха с расстегнутым воротом, только лицо стало еще резче и немного бледнее — подумала про себя, что хозяин, наверное, сейчас теряется в догадках, что эта хорошенькая молодая женщина могла найти в его немолодом уже постояльце, чтобы являться к нему в такой час, забыв всяческие приличия. Шагнула в комнату, окинув взглядом убогонькую обстановку. Голый скобленый пол, налево — колченогая кровать, стыдливо застеленная толстой серой тканью, и табурет с отколотой от сиденья длинной щепой, направо — тощий астеничный шкаф ростом чуть пониже Эрле, с перекошенной и ободранной единственной дверцей… Заставенное окно без занавесок, низкий потолок, на табурете — тусклый огарок в чашечке-подсвечнике — с длинной ручкой, покрытый зеленоватым налетом, закапанный свечными пятнами…
— Извини… Я, наверное, не дала тебе лечь, — покаянно пробормотала Эрле, оборачиваясь к временному хозяину этой комнаты. Тот широко улыбнулся:
— Да я, собственно, уже встал. Собираюсь выйти в дорогу с рассветом — в Раннице мне больше делать нечего… Насколько я понимаю, что-то случилось?
Эрле опустила взгляд. Оказалось, что с ее плаща на пол уже благополучно натекла целая лужа. Расстегнула пряжку на горле, прошлась взглядом по комнате — куда повесить-то?
— На шкаф, — подсказал Рудольф из-за плеча, она благодарно кивнула ему, коротко всхлипнула дверцей шкафа и повесила на нее плащ за капюшон — сушиться. Волосы откинула назад — на этот раз вроде бы не так промокли, больше запутались — выдвинула табурет на середину комнаты, повернула так, чтобы сесть на целую часть, взяла в руки свечу — огляделась, куда бы ее переставить — не нашла и, наконец, села на табурет, поставив подсвечник себе на колено и придерживая его за ручку. Долго изучала ткань юбки — синяя ближе к талии, черная от влаги у подола; во влажной одежде было не очень-то уютно и довольно зябко, но Эрле уже ничего этого не чувствовала — а дождь за окнами все еще шумел, но не так уже сильно: ярость выдохлась, остались одни только слезы — потом подняла взгляд на Рудольфа, спросила остро и негромко:
— Твое предложение попытаться замедлить рост моего таланта все еще в силе?
Торговец посмотрел на нее удивленно, сел на кровать, нагнулся вперед, сцепив руки между одетых черной тканью колен:
— Та-а-ак… А что же стряслось, позволь спросить? Если мне не изменяет память, еще две седьмицы назад ты была свято уверена, что приносишь людям одно только благо…
— Неважно, — отвечала Эрле уклончиво и снова взглянула ему прямо в глаза:
— Можешь попробовать сделать одну вещь? Не просто приостановить рост моего таланта, а — вообще прекратить? Или даже выдернуть его с корнем, чтобы я больше ничего не делала с другими?
Рудольф перестал улыбаться.
— Ты понимаешь, что если я попробую и у меня получится, то ты останешься без таланта? — спросил он медленно и раздельно. Эрле передернуло — огарок дрогнул на колене, качнув тенями по неровным обшарпанным стенам — точно черный дракон махнул крыльями.