Но взволновала меня не эта часть картины.
Под конскими копытами были изображены горы тел. Некоторые люди, еще живые, тянули вверх руки: отгоняли лошадей или просили о помощи — точно не скажу. На лицах всадников читалось: помощи никто не дождется. За их спинами восходило зловещее красное солнце.
Прозвенел звонок, и от неожиданности я подпрыгнул.
Автоматическая дверь неспешно открылась. Я понял, что мне туда. Еще раз взглянув на расписанную стену, я подошел к двери и на мгновение придержал ее. Рука дрожала, сердце учащенно билось.
Как бы мне ни хотелось получить ответы, пришлось собраться с духом, чтобы перешагнуть через порог.
Первое, что бросилось в глаза, — подиум, высотой фута два, во всю ширину комнаты. На нем массивный письменный стол, за столом — мужчина в белой рубашке. Его кожа была темнее моей, как и коротко стриженные волосы. Виски слегка тронула седина. Большие выразительные глаза и тонкие черты лица делали его красивым.
Занавешенное окно у него за спиной, скорее всего, выходило в зеленую комнату с книгами — я был почти уверен в этом.
Сидящий за столом мужчина смотрел на меня. Не просто смотрел, а разглядывал, изучал; его глаза были так напряжены, что на лбу образовались морщинки. Он словно старался запомнить меня.
Мне показалось, он разглядывает шрам, и я невольно прикрыл щеку рукой.
— Добро пожаловать. Меня зовут Соломон.
Соломон. Незнакомое имя.
— У тебя шрам. Беспокоит?
А голос как раз знакомый…
— Больше нет. Не беспокоит. — Я сглотнул. — Успел привыкнуть.
— Он — часть тебя.
— Да.
Где я слышал этот голос?
И тут до меня дошло.
Отшатнувшись, я схватился за стул.
Впервые я услышал его, когда мне было пять, а затем слушал сотни раз. Он читал книжку «Как зайчонок убегал».
Соломон — мой отец.
Значит, мой отец — Садовник.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Пораженный догадкой, я буквально рухнул в мягкое зеленое кресло у основания подиума и неотрывно смотрел на улыбающегося человека.
— Рад встрече с тобой, — произнес он.
Я словно онемел. Да и что тут скажешь?
— Понимаю, ты удивлен. — Он озадаченно потер подбородок. Наверное, подумал, что я лишился дара речи.
Я выпрямил спину и попытался собраться с мыслями. Хоть вопрос и крутился у меня на языке, задать его в лоб я не мог…
— Хочешь спросить, правда ли, что я твой отец?
Я кивнул.
— Это так, — улыбнулся Соломон, — тут уж ничего не поделаешь.
Из ящика стола он вынул пачку фотографий, выбрал одну и показал мне. На снимке был я в шестом классе. Он показал еще несколько моих школьных фоток:
— Их присылала твоя мать.
— Но как…
— Она была моей сотрудницей. А на работе люди порой влюбляются друг в друга. Потом она исчезла. К счастью, мы нашли ее и вернули.
— Почему? — спросил я.
— Почему исчезла? У нее должен был родиться ребенок — ты, — и она не хотела, чтобы кто-нибудь об этом узнал.
Ко мне вернулся голос:
— Не хотела, чтобы меня забрали в проект?
— Она думала, что я ее заставлю.
— Вы пытались?
Он сдвинул брови:
— Конечно нет. Думаешь, вы жили бы так, как живете сейчас?
Я покачал головой.
— Я любил твою маму и уважал ее желания. Лишь попросил не уезжать из Мелби-Фоллз.
— Попросили? Или потребовали?
— Я не чудовище. — Соломон набрал полную грудь воздуха и выдохнул. — Устроил ее на работу в «Тихую гавань». И назначил ежемесячное пособие.
Те самые сбережения, о которых говорила мама. Все-таки она не лгала.
— Но вы перестали его выплачивать. Я читал уведомление.
Он нахмурился, затем быстро написал что-то на листке бумаги.
— Странно. Скажу Еве, пусть разберется. — И он снова стал рассказывать о маме: — У нее была возможность продолжать участвовать в проекте и воспитывать тебя, как она считала нужным. К тому же я знал, что не смог бы стать для тебя хорошим отцом, который завтракает вместе с семьей, уходит на работу, а вечером возвращается и играет с сыном в мяч во дворе.
Подумать только, именно это я всегда себе и представлял. Сколько раз я спрашивал маму, почему у всех есть папы, а у меня нет…