Женщина. Неожиданно в возрасте (под пятьдесят?), с напрочь седыми прядями, змеящимися по спине. Одетая чуть более опрятно и без той цветной сумятицы, которой злоупотребляли окружающие. Еще издали заиграли солнечными бликами тяжелые ряды монист на шее, серьги-колеса, массивные браслеты… Такое кричащее изобилие золотых украшений могло бы другую испортить. Но не ее - красавицу, даже сейчас. Цыганская королева - при всех своих регалиях, с простой деревянной трубкой в углу рта, вкрадчивой улыбкой. И властными глазами.
Она приближалась к Нике неспешно, оглядывая ее с головы до ног. Остановилась в шаге, посмотрела со значением на кого-то в толпе. И вдруг над табором полилась полная жизни и веселья мелодия, удивительно гармоничная - бесконечно отличавшаяся от какофонии, грохотавшей минуты назад.
Она встретилась глазами с Никой, и они улыбнулись друг другу - приветливо, как старые знакомые, между которыми нет обид. Цыганка протянула руку, и Ника так же свободно, без страха вложила в нее свою.
«Вот здесь ее и обчистят», - отстраненно подумал Эд (судьба побрякушек, безусловно, волновала его меньше всего). И внезапно осознал, что никогдане видел на ней украшений. Даже ее уши не были проколоты! (Однажды он уже удивлялся этому, покусывая ее карамельную мочку, но забыл…) Зачем же тогда?
А тем временем цыганка погладила доверчиво раскрытую Никину ладонь, и ее лицо озарилось.
- Ай, хорошая моя! Ай, золотая… - она покачала головой, зажав трубку в углу рта и задумчиво ею попыхивая. - Хорошо, что пришла! Солнышко наше! Уж как ждали тебя… Как ждали!
Толпа выдохнула. Шепот обежал круг, оставив бесчисленные улыбки.
Женщина повернула ладонь к свету, будто стремясь получше рассмотреть загадочные линии, намечавшие Никину судьбу.
«Похоже, тут она не рассчитала», - усмехнулся Эд, слегка успокоенный классическим продолжением этого безумного похода. Его карманы были совершенно пусты.
И тут цыганка взмахнула рукой в сторону ближайшего шатра. От него по проходу танцующей походкой тотчас двинулся парнишка. Черноволосый, как и все здесь, с задорной, ослепительной улыбкой, он нес что-то круглое размером чуть больше блюдца под белоснежным платком тонкой работы.
Стоило ему выйти в круг, как мелодия вновь взвилась. Под ее ликующие нотки платок был сдернут, и на золотом подносе показалась наполненная до краев хрустальная рюмка.
- Для дорогой гостьи! - цыганка с умением, выработанным не иначе как многолетней практикой, подхватила рюмку и, не упустив ни капли драгоценной влаги, быстро поднесла ее Нике.
Та выглядела растерянной. Но толпа хлопала, а «королева» подмигивала черным, как око ворона, глазом…
И Ника (никогда не пившая за раз больше глотка вина), пронзительно улыбнувшись черноволосому красавцу и убыстряющейся, подстегивающей мелодии, взяла бокал по-гусарски - с оттопыренным локтем и глотнула его содержимое одним махом!… Лишь немного скривившись и спрятав наливающиеся слезами глаза на красной ткани тщедушного мальчишеского плеча.
Музыка вновь сорвалась с цепи, подхватив за собой и людей, заставляя их танцевать - бить ногами беззащитную землю в поисках счастья, сиюминутного, воистину цыганского!…
А Эда снова оттерли в сторону.
Среди мелькающих юбок, платков и рук он временами различал Никины горящие глаза. Она танцевала с тем же мальчишкой. Но сколько Эд ни бросался в эту живую круговерть, как ни пытался пробиться к ней, его отталкивали. Вначале просто как надоедливую помеху. Потом - со злостью, со злорадством.
- Не мешай! - он слышал полуразличимую, искаженную акцентом брань в свой адрес. И в конце концов оказался вытолкнутым далеко за пределы толпы.
Его охватил невыразимый ужас.
«Безумная… Ее же могут украсть! Ну конечно - красивая девушка… Подпоили, а теперь… запросто!»
В отчаянии Эд рванулся напролом - в живую стену из исступленно пляшущих людей и их летящих ослепительно-ярких одежд…
Безуспешно. Его по-прежнему не пускали.
Тем временем музыка начала смещаться. Эд разглядел усатого цыгана с мальчиком. Они повернули вглубь табора, и вся толпа, ведомая мелодией, последовала за ними, пританцовывая и хлопая в ладоши. Увлекая с собой Нику…
Внезапно его сбили с ног - двое мужчин одновременно толкнули в плечи. И гигантскими черными в оронами нависнув над ним, беспомощно растянувшимся, прокаркали с угрозой:
- Не ме-шай!
Рука Эда потянулась к ножу… Но музыка угасала, толпа вливалась в проход меж шатрами. И в считанные секунды от шумного людского моря осталось лишь двое детей, танцующих в пыли.
Вмиг отшвырнув обидчиков, Эд вскочил и побежал к углу…
Там было пусто.
Он растерянно обернулся к детям - найти хоть намек, хоть направление…
Но те лишь таращились на него бессмысленными бездонными глазами. Малыши.
Оставалось одно: он помчался по проходу вслед тающим звукам! Не разбирая дороги и даже не пытаясь упорядочить свои действия - сбрасывая по пути с веревок сохнущее белье, путаясь в нем, спотыкаясь, падая, а потом поднимаясь и снова - вперед!…
Каждый следующий поворот, казалось, приближает ее. И Эд сворачивал. Снова. И снова… Не понимая, откуда столько поворотов в этом заколдованном, дьявольском месте!…
Наконец он наткнулся на подростков, занятых оживленным разговором. Подбежал к ним и жестами попытался объяснить, что ему нужна девушка с золотистыми волосами. Красивая. В ужасной юбке… Но те только смеялись, глядя на его забавную пантомиму, и тыкали пальцами. Эд не выдержал - двинул одному (самому наглому) в рожу. Потекла кровь. И сопляки бросились на него - с улюлюканьем, с гиканьем!…
Он вдруг ощутил себя в западне - зверем, которого гонят на флажки. Отчаянно рванулся по тесному проходу между завалами старых фургонов, скрипящих от малейшего прикосновения, грозящих погрести его и оставить здесь навсегда… Подтверждая его подозрения, погоня быстро затихла.
Эд свернул и вылетел к шапито. Приподнятый полог открывал сцену, где карлик гарцевал на пони с мутными глазами. Вокруг измученного животного вились мухи.
Это тоскливое зрелище повергло Эда в еще больший ужас: ему неожиданно пришло в голову, что Нику могут увезти на лошади. Бесшумно. И он не узнает даже направления! И никогдабольше не увидит ее!…
Впившись пальцами в виски - удерживая внутри эти мысли, он протискивался к краю лагеря, стараясь не шуметь, чтобы не спугнуть неведомого всадника-похитителя, и жалея, что не присмотрелся повнимательнее к пони…
Эд чувствовал, что сходит с ума.
Спустя какое-то время (пару минут? месяц? утекло как сквозь пальцы!) он обнаружил себя стоящим возле входа в табор - там же, где ее облепили назойливые цыганчата. За руку его держал мальчик. Без малейшего страха. Так, будто они рядом прошагали уже много миль и дней… Но Эд, даже ради спасения собственной жизни, не смог бы вспомнить, когда и при каких обстоятельствах он встретил этого ребенка.
Одетый в одну бурую, не стиранную, должно быть, никогда рубашку, он смотрел на Эда без всякого выражения, а его левая усохшая рука покачивалась вдоль тела.
- Пожалуйста, - вырвалось из груди Эда. - Пожалуйста…
Он повторял это слово снова и снова, как заклинание, искренне надеясь, что по его щекам течет пот, а не слезы.
- Пожалуйста…
Мальчик продолжал смотреть на него. Потом вздохнул. Отвернулся к табору. Вздохнул снова… И потянул Эда за собой.
Вначале шагом, потом трусцой, почти бегом - Эд послушно ускорял движение за своим малолетним провожатым.
Шатры, такие далекие, приближались рывками: вот они размером с лоскут. Вот - с платок, развернутый в танце. А вот уже - стеной проплывают мимо.
И вдруг Эд различил мелодию скрипки, приглушенную тканью.
Они несколько раз свернули. Затем пролезли под одним из проржавевших вагончиков… И Эд с ободранными коленями и лихорадочным блеском в глазах увидел ту самуютолпу!
Скрипач и дети, и мужчины, толкнувшие его - все они покидали душный кров огромного линялого шатра.