— И каков же ваш план? — Мне не терпелось узнать самое важное. — Кого вы спасаете?
— «Спасаете» — интересное слово. Разве мы что-то спасаем? Возможно, мы сохраняем жизнь, чтобы после того, как мы угаснем, тут остались люди.
— Но… если планета обречена, может, нам просто смириться?
Соломон рассмеялся:
— Слишком фаталистично. Зачем покоряться природе, если в наших силах изменить ход событий? — Он постучал пальцами по столу. — Мейсон, что бы ты выбрал: прожить на земле некоторое количество лет, а затем умереть, словно тебя и не было, или жить вечно?
— Такого не бывает.
— Ответь на вопрос!
Интересно, какого ответа он ждет от меня? Разве не все мечтают жить вечно?
— Думаю, вечно, — сказал я.
Он улыбнулся:
— Вот именно.
— Но люди не могут жить вечно.
— Не могут. — Соломон указал рукой на полку с DVD. — Внизу, третий диск слева. Поставь его.
Я ожидал снова увидеть футбол, но на экране была саванна, два взрослых льва — самец и самка — с детенышами. Лев напал на одного из детенышей, раздавил зубами его череп. Некоторое время я увлеченно следил за жуткими кадрами, потом оторвал взгляд от монитора и остановил запись:
— Зачем он это сделал?
— Когда самец становится главой прайда, он убивает детенышей предыдущего лидера, чтобы самки воспитывали только его собственных отпрысков. И чтобы только его гены имели продолжение.
У меня глаза полезли на лоб.
— Нет, нет, нет. — Соломон поднял руку и помахал ею в воздухе. — Не волнуйся, ничего такого здесь не происходит. Я лишь пытаюсь показать, что каждый из нас хочет продолжиться в своих потомках.
— Так и будет в любом случае.
Он покачал головой:
— Не будет, если мы не справимся с голодом, эпидемиями и войнами. Мы умрем, и все шансы потомков умрут вместе с нами. Если… — Он замолчал.
Хотел, чтобы я сам домыслил? А затем неожиданно до меня дошло. Я понял, почему ученые отдали своих детей, как кроликов, на опыт по созданию автотрофного человека. Потому что, если мир не изменится, люди погибнут. Останутся лишь те, кому не страшен голод. Люди, которые смогут выжить, чтобы вновь заселить этот мир. Потомки ученых — человеческие существа, измененные методами генной инженерии, — будут жить дальше. Как и генофонд этих ученых. Вот что обещали «Тро-Дин» и мой отец — Садовник.
— Они пожертвовали детьми ради бессмертия.
Соломон ответил не сразу:
— Мне не нравится слово «пожертвовали». Дети хорошо развиваются и станут полезными членами общества, проживут плодотворную жизнь здесь, в «Тро-Дин». Их жизни сыграют важную роль для будущего нашей планеты.
— А вы сами не хотели сохранить свои гены навсегда? — спросил я.
Что-то пугающее мелькнуло в его глазах.
— Если бы твоя мать согласилась, ты, конечно, стал бы частью эксперимента. Ты тоже участвовал бы во всем этом.
Спасибо, мамочка!
Я ничего не ответил — просто не знал, что сказать.
— Еще не поздно принять участие. Я мог бы отправить тебя в лучшие учебные заведения, и, вернувшись, ты бы стал помогать мне во всем.
— И моя жизнь была бы устроена.
Он кивнул:
— Тебе не пришлось бы ни о чем волноваться.
Почему-то его слова не доставили мне той радости, которую испытал Чарли Бакет, когда Вилли Вонка предложил ему шоколадную фабрику.
— А как же мама?
Соломон улыбнулся:
— Да, ей… тяжело. Я знаю ее лучше, чем ты. У нее блестящий ум, и я буду счастлив, если она вернется. В конце концов, она ушла только из-за тебя.
Внезапно хлопнула дверь, и я подпрыгнул от неожиданности.
С перекошенным от злости лицом в комнату влетела Ева:
— Пытаешься завлечь его?
— Я просил оставить нас одних! — рявкнул Соломон.
— Что я и сделала. Похоже, слишком надолго. — Она указала на меня: — Может быть, он твой сын, но ты о нем практически ничего не знаешь. А ей вообще нельзя доверять. Как ты можешь предлагать всё, всех нас, ему?
Как она узнала?.. Затем я взглянул на зашторенное окно позади стола. Наверное, сидела в комнате с книгами и подслушивала. И винила во всем мою маму.
Я встал.
— Послушайте, я не хочу иметь ничего общего с этим местом.
— Это ты сейчас так говоришь. — Ева обернулась ко мне, руки в боки. — Подожди. Как только начнется все то, о чем он тебе рассказал — войны, эпидемии, голод, — ты станешь ломиться сюда… — Она махнула рукой в сторону стола: — А он встретит тебя с распростертыми объятиями.
Ева принялась расхаживать по комнате, разговаривая то ли сама с собой, то ли с нами.
— Я знала, что это возможно, всегда знала. — Она остановилась и посмотрела на отца. — О первом этапе ты ему не рассказал, так? — Это было скорее утверждение, не вопрос.
— Что за первый этап? — спросил я.
Ева скрестила руки на груди:
— Рассказывай, или расскажу я.
Соломон выглядел взбешенным.
— Какая сейчас разница?
Она едва не рассмеялась:
— Хочешь передать ему все, не рассказав о первом этапе?
— Что за первый этап? — повторил я.
Внезапно Соломон подался вперед, словно от боли.
Ева подошла к столу:
— Соломон? Тебе плохо?
Он кивнул.
Женщина взяла коричневый флакон и вытряхнула несколько таблеток.
— Вот, возьми.
Он отмахнулся.
— Возьми!
Вздохнув, он принял таблетки и начал рассказ:
— В основе первого этапа лежала идея, что мы можем сделать из человека автотрофа, не затрагивая генетики. Понимаешь, сначала я действительно думал, что человек способен развить способности автотрофа с помощью собственных ресурсов.
— Как становятся автотрофами голожаберные моллюски?
Соломон кивнул, в глазах мелькнула гордость. Я почти порадовался, что произвел на него впечатление.
— Итак, — продолжал он, — примерно десять лет мы пробовали всевозможные лекарства и мази местного действия — считали, что все зависит от кожи, самого большого органа.
— Но это не сработало, — предположил я.
— Да. — Соломон поднес руку к глазам и принялся тереть их. — Мы поняли, что нужно идти дальше, работать с системой кровообращения. Изменить сам образ жизни.
— Это было до… — Я не знал, как произнести это слово. — До теплицы?
Он кивнул.
— В то время ставить опыты приходилось только на себе. Просить кого-то другого я не мог, так что…
Он вытянул руки вверх, и стало видно татуировку.
Я подошел ближе:
— Голубянка Карнера?
Нахмурившись, Соломон посмотрел на свою руку:
— Откуда ты знаешь?
— Доктор Эмерсон сказала, что такие татуировки были только у автотрофов. — У меня затряслись руки, сердце стало учащенно биться.
Он кивнул.
— Если это правда, значит…
Я заставил себя подойти к столу сбоку.
Из отверстия в полу под подиумом шел пучок серебряных проводов. Вместо нижней части тела у Соломона была масса таких же перекрученных проводов и трубочек с зеленой жидкостью, которые начинались там, где заканчивалось туловище.
Открыв от изумления рот, я отпрянул назад и вытянул руку, ища, за что схватиться.
— Да, Мейсон. — Он указал на себя. — Перед тобой первый в мире автотрофный человеческий организм, полученный методом генной инженерии.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
— Хочешь знать, как это случилось? — спросила Ева.
В ответ я смог только кивнуть.
— Мы начали замещать часть его крови веществами, усиливающими фотосинтетическую активность, — органическими, полученными из растений. Постепенно организм привыкал, и мы увеличивали долю этих веществ, пока их не стало больше, чем самой крови.
— Однако мы допустили ошибку, — перебил ее Соломон. — Мы не учли, что органические материалы распадаются. Да, я был способен фотосинтезировать, но на это уходили все силы. Поэтому мы перешли ко второму этапу — приучали детей обходиться все меньшим и меньшим количеством пищи, чтобы проверить, достигнем ли мы цели до того, как ввести им органические вещества.