– Обязательные к ношению средства защиты: маски, перчатки. Уже есть первые проявления лихорадки. Но даст бог минует нас чаша сия…
Небольшая палата заполнена больными. И хуже всех чувствует себя внучка садовника – восьмилетняя Клара. Она беспрерывно мечется на жесткой больничной кровати. Скрученное жгутом одеяло сброшено на пол, сама девочка что-то невнятно тараторит в горячечном бреду. Под задравшейся пижамой видны страшно набухшие шишки. Пожилая санитарка едва успевает вытирать обильно выступающую на губах кровавую пену…
Остальные пациентки визуально выглядят лучше, но за лихорадочным блеском глаз легко угадывается стремительно поднимающаяся температура.
В мужской палате совсем тяжелые отсутствуют. Но это лишь дело времени. А пока пациенты, собравшись кружком, над чем-то хохочут. Завидев нас, рассаживаются по своим кроватям.
Доктор внимательно осматривает одного за другим, простукивает грудные клетки, силясь различить привычную пневмонию. И пока он погружен в мрачные думы, больные настойчиво пытаются вызнать свою судьбу:
– Доктор, что со мной?
Но вряд ли они хотят услышать правду.
– Как самочувствие? – отвечаем вопросом на вопрос.
– Слабость… Мышцы ломит.
Один из обследуемых неожиданно начинает кашлять, и на губах выступает кровавая пена. Мужчина, испуганно косясь на санитаров, вытирает ее рукавом пижамы…
Дни летят стремительной чередой безжалостно срываемых листиков календаря: новые пациенты, вызовы на дом к безнадежным и смерти. Смерти повсюду… Чума подобно лесному пожару поглощает ростки жизни один за другим, особо не разбирая, кто становится ее очередной жертвой: взрослый полный сил работяга, немощный старик или розовощекий ребенок…
Город, охваченный эпидемией, постепенно умирает. Я иду по очередному вызову, но вряд ли застану хозяев живыми. Повсюду опустевшие дома. Им уже никогда боле не наполниться теплом и детским смехом. Лишь темные провалы окон неотрывно следят за мною. Иногда в окошках замечаю одинокие белесые фигуры. Завидев идущего, они мгновенно исчезают в глубине комнат.
На улицах только я и неугомонный ветер, что несет по пустынным тротуарам сорванные листья и какой-то оставшийся от людей сор. Впереди вижу уже знакомую телегу из питомника. Она переполнена трупами – обнаженные тела свалены как попало, в разные стороны торчат руки, ноги. Останавливаюсь напротив – прямо на меня бельмами остекленевших глаз неотрывно смотрит сам мертвый садовник…
Тощая обессилевшая лошадь стоит безучастно опустив голову. Два уборщика в чумных масках сидят прислонившись к деревянным колесам и не шевелятся. Судя по всему, смерть их застала во время работы. Какая ирония – а теперь кто их закинет в повозку?
В палисаднике ближайшего дома за невысокой, словно игрушечной, оградой замечаю несколько фигур в длинных черных балахонах. Широкие капюшоны на головах скрывают лица в сумраке тени. И я сперва принимаю их за выживших горожан, но… Балахоны невесомо парят над землею и вот, словно уловив что-то, медленно направляются ко мне. Лошадь резко взбрыкивает, почуя иное присутствие, и затравленно бьется в упряжи. Но скорбный груз держит ее мертвой хваткой.
Ага. Вот это что. Не успел труп города окоченеть, а «сорняки» уже тут как тут. Подъедают остатки чужого пиршества. Приблизившись ко мне почти вплотную, балахоны синхронно замирают, словно принюхиваясь, складки шевелятся, создавая иллюзию жизни, как вдруг все резко срываются с места и исчезают в зарослях разросшейся сирени.
Я же освобождаю всхрапывающую лошадь от упряжи, приковавшей к непосильной ноше, и бью по крупу, чтобы бежала отсюда без оглядки. Такими темпами скоро в городе не останется ни одной живой души. Только эти…
– Фестис!
Услышав свое имя, смотрю на доктора.
– Мне больные сказали, что после твоих молитв многим становится лучше.
Я лишь пожимаю плечами:
– Все в руках божьих, а я лишь проводник его воли.
– Как ты это делаешь?
Голос доктора едва слышен от усталости. После чумной маски кажется, что все его лицо вытянулось, приняв форму уродливого клюва.
– Молюсь, прошу небесной защиты.
– А можешь сделать так, чтобы больной полностью выздоровел?
– Не в моих это силах…
Лихорадка сумасшествия надежно обосновалась в глазах собеседника. Похоже, он теперь хватается за любую соломинку. Но это вряд ли поможет. Этот штамм чумы оказался на редкость живучим. Не помогают ни привычное кровопускание, ни вырезание бубонов с их прижиганием каленым железом, ни чудодейственные настои трав. Ни молитвы священников.