— Да, наверное. Ладно, чего теперь сожалеть о прошлом. Надо думать, как нам сейчас действовать. Это очень хорошо, что ты нашел монаха. Но вот лично я не уверен, что показаний этого старца хватит, чтобы закрыть дела об убийствах. Разумеется, я его официально допрошу, под протокол, и он, допустим, не станет артачиться, не станет ссылаться на тайну исповеди… Но почему мы должны ему верить?
— Потому что у него нет никаких причин обливать свою покойную подопечную таким морем грязи, — ответил Сергей. — Клеветать на мертвых — по церковным канонам это еще больший грех, чем клеветать на живых, потому что у мертвых есть другой Судья. Вот Он пусть и судит. Тем более для старца Петра эта мерзавка была как дочь. Он ведь за ее действия несет ответственность перед Богом и совестью, понимаете? Так зачем же возводить на нее напраслину?
— Но ведь тебе же он рассказал о преступлениях своей «дочки», а мог бы этого и не делать, — заметил следователь. — Почему, как думаешь?
Волков про себя отметил, что Кроликов обращается к нему на «ты», хотя в прошлый раз общался более официально.
— Потому что он человек порядочный. Я ему спел красивую байку, будто у нас есть подозреваемый, которого вот-вот отдадут под суд за убийства, к которым он не причастен. Если бы отец Петр промолчал, он бы тем самым взял на себя ответственность за загубленную жизнь этого вымышленного паренька…
— Порядочный человек?! — со злостью выкрикнул Сафронов. — А когда эта больная психопатка рассказывала ему про свои дела, где была его совесть и где была его порядочность? Да он должен был после прошлогоднего убийства, самого первого, запереть Квашнину в каком-нибудь монастырском подвале и сразу же в «ноль-два» позвонить! И три человека остались бы живы! А он с ней разводил философские диспуты, что-то ей доказывал, в чем-то убеждал, пенек! Мне порой жаль, что у нас статьи за недоносительство нет, этому старцу не в монастыре место, а в колонии…
— Ладно, Саш, давай потише, — поднял руку Кроликов. — Криком не поможешь. Священники и монахи — это совершенно особый тип людей, у них свои понятия о добре и зле. У него были свои причины, чтобы не сообщать в полицию о преступлениях Беллы, и нам эти причины не понять. В любом случае привлечь его к уголовной ответственности я не могу, если только…
— Что?
— Если только он не лжет. Есть только одна причина, по которой отец Петр может оговаривать Беллу: он покрывает другого человека. Возможно, кого-то из своих подопечных. Белле-то что, она мертва. На нее легко стрелки перевести.
— Нет, Николай Григорьевич, это невозможно, — убежденно сказал Сергей. — Я ему в глаза смотрел, он не лгал. И повторюсь еще раз, для верующего человека это большой грех, клеветать на усопших…
— Ладно, я его вызову повесткой и поговорю с ним. Одних его слов, конечно, маловато будет, нужны и другие доказательства.
— По крайней мере, по эпизоду с Аленой Мхитаровой доказательная база есть. Белла Квашнина ехала с ней в одном поезде, в соседнем вагоне. Если предположить, что ее все же убил кто-то другой, то слишком уж маловероятное совпадение вырисовывается…
— Сделаем так, — решительно перебил следователь. — Сгоняете в центральную библиотеку, где Квашнина работала. Поговорите с персоналом еще раз. Постарайтесь узнать, был ли у нее на рабочем месте компьютер. Если не было, выясните, за каким компьютером она чаще всего сидела в читальном зале для посетителей. Я знаю, там есть такой зал, наподобие интернет-кафе. Если она выходила в Интернет, в памяти могут оставаться недавно посещенные сайты. Всего две недели прошло, не так уж много. Второй момент: нужно показать фотографию Квашниной всем свидетелям, которые у нас фигурировали в делах о трех убийствах. Черт знает, может, ее и вспомнят. Третье: нужно произвести самый тщательный обыск в квартире Квашниных. Санкция будет, я завтра поговорю с прокурором. В прошлый раз мы там ничего не нашли, но это и не обыск был, а осмотр. Так, по верхам прошлись. Теперь же надо все вверх дном перевернуть…