Насколько мне удалось выяснить, его отец и мать — карачаевские или иные тюркоязычные уздени, спасаясь от кровной мести, в начале века переехали в Астрахань. И когда мой дед с сестрой были совсем маленькими, их отца нашли и убили. Мать, чтобы спасти детей, вышла замуж за русского, который их усыновил. То есть она резко «поменяла формат».
Этот покровитель, купец-рыботорговец, держал в Астрахани рыболовецкие суда. Достаточно богатый человек, звали его Емельян. Он, естественно, переименовал усыновленных деда и его сестру: дед стал Леонид Емельянович, а сестра его — Агриппина Емельяновна Шаповаловы.
После смерти деда бабушке выдали его партийный архив — 10 кг бумаг, его касающихся. Там несколько его биографий, и они все разные. Несколько его справок лично о себе — и они тоже все разные. Ну не так чтобы капитально.
Я знаю, чьим дед был сыном, чьим он был пасынком, кто был его отчим. В архиве же фальсифицировано все. В одном случае он из рабочей семьи, в другом — из рыбацкой, в третьем — еще из какой-то. В одном случае он знает немецкий язык, в другом — не знает немецкий, но знает татарский. Все разное. Единственная неизменная часть — это повторяющаяся с 1925 года запись «Партийную чистку прошел». Все чистки прошел. То есть очень правильно бухаринско-зиновьевских ублюдков сдал, троцкистов замочил.
Не из страха. Его называли «Наповаловым» — такую кличку зря не дадут.
На его могильной плите написано, что он родился в 1902. Мне кажется, здесь нестыковка, потому что не в пятнадцать же лет он пошел воевать в гражданскую войну — в семнадцать-восемнадцать, наверное.
Мне бабушка рассказывала такую историю в качестве семейного предания.
В 1918 или в начале 1919, после Ледового похода, когда вместо Корнилова оказался Деникин, дед был ранен. И красные, отступая, оставили его в какой-то станице. Пришли деникинцы, которые его как бы не заметили. А дед отлежался, отошел от ран и стал начальником водокачки. А было ему 18 лет или около того.
Восемнадцать лет, только что ранен, воевал за красных, остался на занятой белыми территории. И он при деникинцах работал начальником водокачки. Когда деникинцы ушли, пришли красные, и дед как ни в чем ни бывало вернулся в свой полк, в котором он служил до ранения, — без всяких вопросов по поводу того, что он шесть месяцев сидел начальником чего-то в тылу у деникинцев. Людей-то и за меньшее берут.
Эта история, как всегда видоизмененная и переделанная, должна содержать «зерно». «Зерно» заключалось в том, что он якобы не был никаким начальником водокачки, а выполнял разведзадания в тылу у деникинцев. Может быть, с измененной личностью.
В 1925 году дед уже стал, будучи 1902 года рождения, кем-то вроде комиссара где-то на Северном Кавказе. Потом он поступил в институт красной профессуры, или университет Свердлова. Там он проучился большую часть курса, но ему не дали его закончить и отправили на какие-то спецпоручения. Дальше он всё время их выполнял.
Это были очень странные спецпоручения. Например, в годы войны деду поручили выяснить, почему в Кузбассе упала выработка угля. Как гласит семейная легенда, он поехал и выяснил: не было лампочек на касках у шахтеров. Завезли лампочки — и сразу поднялась выработка.
В октябре 1941 года дед вывозил архив ЦК из осажденной немцами Москвы20. В конце войны он входил в состав комиссии по контролю за вывозом трофеев из Германии. Шаповалов был одним из тех, кто устроил скандал, который стоил карьеры Жукову.
Жуков эшелонами вывозил трофеи вместе с генералом Крюковым, мужем певицы Руслановой. Сталину доложили, что Жуков позорит и дискредитирует советскую армию. Другие себе вагон везут, а этот эшелоны. В Совке же все подчинялось коллективизму. Видимо, генералу положено было вывезти не больше вагона, офицеру — пять чемоданов, солдату — один чемодан. Дед непосредственно взаимодействовал со Сталиным. После этого Сталин сделал Жукову «а-та-та».
В 1944 Сталин поручил ему очистить от евреев Малый Театр. Вызвал их с Храпченко21 и сказал что-то вроде «Нужно делать русское искусство и русский театр, потому что то, что сейчас происходит, — чушь, не русское. Ваша задача — сделать Малый театр русским». И Шаповалов очищал беспощадно.
Одну актрису — вроде, любовницу Берии, — нельзя было выгнать. Он ее вызвал и сказал: «Вы можете работать. Фамилию поменяйте». И она стала Иванова или Петрова.
После войны Леонид Емельянович стал заместителем председателя Комитета по делам искусств, дружил с Храпченко, дружил с Суриным22, директором Мосфильма. В известной книге «Укрощение искусств», изданной в 1952 в Нью-Йорке23, некий музыкант упоминает этого Сурина как гонителя и давителя всего. Вот этот Сурин, давитель и гонитель, был самым близким другом моего деда. Они каждую субботу отправлялись на охоту. Дед держал егеря и собак.
20
В окружении Леонида Емельяновича говорили, что «Шаповалова спас Гитлер». Перед самой войной Шаповалов сделал доклад, в котором разделил всех больших музыкантов тех лет на «механицистов» и «меньшевиствующих идеалистов». Музыканты пожаловались Сталину. Сталин наложил резолюцию: «Тов. Щербакову: разобраться и примерно наказать». Щербаков перенаправил Гринину, секретарю по пропаганде: «Разобраться и примерно наказать». Гринин — Зуевой, зам. зав. отд. пропаганды: «Разобраться и примерно наказать». Зуева — Пановой: «Разобраться и примерно наказать». Но тут началась война.
21
Михаил Борисович Храпченко (1904 — 1986) — советский государственный и общественный деятель, председатель Комитета по делам искусств (1939—1948).
22
Владимир Николаевич Сурин стал директором Мосфильма в 1959 году. А во времена Шаповалова он был зам. председателя Комитета по делам искусств при СМ СССР и самое интересное — председателем Суда чести этого комитета. В 1948 году после знаменитого постановления ЦК ВКП (б) «Об опере „Великая дружба“ В. Мурадели» Сурин был освобожден от занимаемой должности с формулировкой «За допущенные ошибки в области музыки». В дальнейшем стал руководителем советского кинематографа.