Наиболее яркая и памятная девушка была Нора Вайсфельд. Красивая, элегантная, с рюмочной талией, с круглыми бедрами, высоким бюстом, густым очень темным стыдливым румянцем, бархатистой кожей. Просто Эсфирь. И конечно же она была предметом моих вожделений.
Но моя первая любовь была Оля Казакова. Высокая блондинка с васильковыми глазами и абсолютно золотой головой. Густейшие золотые длинные косы. В первом классе я ей написал любовное послание, а она его передала Надежде Алексеевне, тут же зачитавшей его вслух. И некоторое время я был объектом подшучиваний.
Ещё у нас была подруга — очень хорошая девчонка Алла Стерлинг. Она пришла к нам в школу в 9 классе. Компанейская, настоящая, правильная подруга, но ничего особенного — рыжеватая, веснушчатая, с зелеными глазами, очень компактная. Алла Стерлинг поступила вместе со мной в ИВЯ. Её распределили на японский. Она была единственная, кто выступила в мою защиту, когда комсомольское собрание курса принимало решение исключить меня из комсомола и просить об исключении из университета. Острая была девушка. Потом уехала, кажется, в Америку.
Когда я встретился с Мамлеевым и кругом Южинского, Леша выделился в особый камерный подмир, который я не допускал к контакту с большим, основным миром, миром Южинского. Они, как огонь и вода, были несовместимы — Юрасовский в том круге выглядел бы фриком, при этом он бы воспринимал фриками всех остальных. И я старался держать их раздельно.
Лёша много знал, был эрудит. Он был интересен своим маньеризмом — неожиданными барственными выкрутасами, которые заставляли смеяться или приводили в хорошее расположение духа. Но в какой-то период я понял, что с меня хватит, и перестал с ним поддерживать отношения69. Так что Лёша Юрасовский пучком лучистой энергии улетел в бесконечность.
Я пытался найти его в интернете. Прочел его письмо — ответ читательнице. Та рассказывает историю о какой-то усадьбе, где некий наполеоновский пленный, граф, состоял не то управляющим, не то еще кем-то. Она задает вопрос, а Лёша подробнейшим образом описывает историю усадьбы, графа, его потомков.
Это большая дружба моего детства. Раннего детства — Козьменко, и позднего детства — Юрасовский.
Еврейская тема сопровождала меня с самого детства. Прежде всего потому, что подвалы в домах в моем районе, на Мансуровском, густо заселили в основном евреями, убежавшими от войны из западных областей СССР. Галдящее гетто. Натуральные хорошие кондовые евреи гортанно перекликались с сильным акцентом, — у них всё время стоял дым коромыслом, они били тряпками своих детей, гонялись за ними по двору. «Гевалт!»70 имел место.
Наиболее яркой для меня фигурой, когда я был пяти-шести лет, был горбун — несчастный молодой человек с типичным, очень красивым, еврейским лицом, внешне напоминающим актера или певца Морфесси, что-то такое. С большими черными глазами и с мешками под ними, с идеальным пробором в черных блестящих волосах. Он ходил в коричнево-бежевом пальто.
Интересно, что я недавно встретил у синагоги еврея в кипе, — и он тоже был в светло-коричневом пальто. Может, это какой-то «сигнальный» цвет у евреев.
Горбун в хорошем пальто, очень длинном, говорил скрипучим голосом, который меня пугал. Он не мог выговорить мое имя. Когда он меня видел, говорил что-то вроде «Гидарэээ» и делал вид, что идет за мной. Я от него убегал со всех ног, потому что он мне внушал непреодолимое отвращение и ужас.
В пятом-шестом классе у меня образовалось два любопытных контакта среди одноклассников.
Мой приятель Лёва Цинклер — здоровый, плотный, рослый для своих лет, курчавый. Из совсем простых евреев. Очень любопытный персонаж
Сестра Левы Цинклера — стройная девушка старше его, со сросшимися бровями, красавица, строгая, очень серьезная, с легким пушком на губе. С величавым видом она ходила под руку с подругой.
Лева Цинклер на каждой переменке подходил к сестре, и отступая перед ней задом, давал ей отчет: «Я нашалил, мне сделали запись в дневнике, я получил тройку». А она шла и, глядя перед собой, говорила: «Очень плохо, Лёва, очень плохо». Иногда немного расширяла: «Ты же знаешь, как родители выбиваются из сил. Как же ты смеешь, Лёва? Очень плохо». И даже на него не смотрела, как вор не смотрит на фраера. А Лева что-то частил, бормотал, потом отходил от нее и облегченно вздыхал. Его боязнь старшей сестры поражала. Ни один лейтенант так не трепетал перед генералом, как Лева трепетал перед ней.
69
А. В. Юрасовский настаивает, что это он решил, что с него хватит, и перестал поддерживать с Гейдаром отношения.